Печерский удивился. Мерц ответил печально и как бы с усмешкой:
— Попробуйте меня понять, вы, тонкий психолог. Я знаю, я верю в то, что через десять лет на болоте, где жили одни кулики и болотная нечисть, будут грузиться тысячетонные пароходы. Сто фабрик будут работать на даровом, белом угле. На сотни верст вокруг вместо трехлинейных коптилок будет электрический свет и люди будут жить чище, умнее и лучше. В этом есть доля моего труда, труда инженера Мерца. Кости мои истлеют, пепел развеется, но этого вы у меня не отнимите ни сегодня, ни через сто лет. — Он мельком взглянул на Печерского. — Что вы; в этом понимаете. — И с отвращением и усталостью спросил: — Хорошо, что вам от меня нужно?
Эту усталость Печерский принял за покорность и глубоко вздохнул. Это был легкий вздох радости и удовлетворения. Он прошелся мимо Мерца по комнате. Движенья Печерского стали легкими, быстрыми и уверенными, как в ту ночь, когда перед ним сидел Александров. И он заговорил твердо и решительно:
— Вы сдаете дела через неделю. Еще неделю вы хозяин строительства. Закладка станции в среду?
— Да.
— Вы едете на место закладки на авто-дрезинах?
— Да.
— Три автодрезины, не правда ли? На второй дрезине поедут члены правительства?
— Да.
— Я должен ехать на второй дрезине. Шофером или помощником шофера. Вы это сделаете.
«Зачем это нужно», подумал Мерц и вдруг понял и отшатнулся.
— Вы сумасшедший! Сумасшедший, — повторил он и, точно защищаясь, поднял руки к глазам.
Комната, в которой жил Митин, совершенно походила на десять и двадцать, и сто комнат в этом новом, недавно заселенном, доме. Ниже этажом, как раз под комнатой Митина, был кабинет Мерца, и когда Митин слишком долго ходил у себя из угла в угол, Мерц сердился и звонил Митину по телефону. В этой низенькой, недавно выбеленной, похожей на больничную палату комнате, Митин жил пятый месяц. На стену он повесил ковер — подарок бухарского назира, шашку в серебре и Кольт. Над низкой, покрытой шотландским пледом тахтой, висела фотография — четыре всадника, крайний справа, чернобородый в папахе был Митин. Треть комнаты занимал деревянный, грубо сколоченный стол. На столе — английские справочники и словари, чертежи и папки. В комнате, в середине и по углам, стояли пять разных стульев, у стены — два английских кожаных чемодана (Митин любил хорошие дорожные вещи) и почему-то красного дерева, резной, тяжелый шкаф.
— Садитесь, — сказал Митин Ксане. — Что же вы ему написали?
