Они молчали и слушали слабый шелест деревьев, звонки и гудки.
— Кончено. Может быть, я могу помочь… Может быть, тебе трудно здесь, в Москве, в первое время…
— Ничего мне от вас не нужно, мадам… Шварц, — высокомерно сказал Печерский и подумал: «Слова, все слова. Моя, как всегда моя».
— Слушай. Представь себе, если бы мне понадобилось… Ну, скажем, если бы мне грозил… Попросту говоря, если придется заметать следы. Понимаешь? Могу я рассчитывать на тебя?
— Не понимаю.
— Не понимаешь? Ну, как ты думаешь, зачем я здесь?..
— Не знаю. Многие возвращаются. Вот и ты тоже…
— Возвращается сволочь! — Он задумался, тряхнул головой. — Наташа, ты была моя, моя телом и душой. Ты на меня молилась. Помнишь?
— Ах. боже мой, — как бы с досадой сказала Наташа.
— Я в тебя еще верю. Слушай. Мне здесь трудно одному. Я одинок. Мне важен каждый свой человек, каждая душа. Я хожу один как волк в лесу, как волк. Лес полон капканов, из-за каждого пня смерть. Ты понимаешь? Ты понимаешь о чем я? — значительно и высокомерно повторил он. — Для них я — волк. В случае беды — помоги. Поняла? Понимаешь, зачем я здесь? Ну я — белый, белогвардеец, белый!.. — почти воскликнул он. — Поняла?..
Она посмотрела на него со страхом и жалостью:
— Понимаю.
— Поможешь?
Вдруг она заговорила быстро и невнятно.
— Ты же знаешь… Как я могу… У меня ребенок… муж… это нечестно.
— Не можешь?
— Ну, Мишенька. Не нужно. Ничего этого не нужно. Оглянись, поживи здесь, приглядись. Не сердись на меня, Мишенька… Подумай и не сердись. Жалко тебя, ужасно жалко.
Она встала и оглянулась. Он не смотрел в ее сторону. Тогда она быстро пожала ему руку и ушла, не оглядываясь и ускоряя шаг.
Печерский вынул портсигар и несколько раз щелкнул зажигалкой. Вспыхивал огонек, он не замечал его, гасил и опять зажигал. Наконец он закурил и затянулся. — «Моя — конечно моя», наконец решил Печерский, встал и увидел, что человек, сидевший на скамье в стороне, тоже встал. Только тогда Печерский заметил и вдруг вспомнил белый картуз. И сразу вдруг потянуло в Париж, в свое кафе, в свой отель, к мосье Бернару и гарсону Габриэлю.
— Узнаете? — спросил неизвестный.
— Что?.. — отодвигаясь и сразу слабея сказал Печерский.
— Два месяца назад в Париже. Помните — Мамонова, кавказский духан на Пигале.
— Александров! — задыхаясь прошептал Печерский.
— Да. А вы — поручик Печерский? Я вас узнал… Подошел, чтобы проверить. Оказывается — вы.
— Кстати, о нашем разговоре в Казбеке, — припоминая, сказал Печерский. — Что же вы, наконец, решились?
