— Гражданин Акимов дома?
— Сейчас узнаю.
Сначала было тихо, затем кто-то другой спросил: «Кто спрашивает Акимова?»
— Знакомый. Откройте.
Дверь открылась, но сейчас же загремела цепь. Лысая голова выглянула в щель:
— В чем дело?
— Вы Акимов, — не торопясь начал Печерский. — По-видимому это вы. Мне описали вашу наружность.
— В чем дело? — сказала лысая голова и чуть подалась назад.
Печерский приблизился и произнес раздельно и многозначительно «Де-вят-ка», и вдруг дверь захлопнулась. Печерский в недоумении постоял перед дверью.
— Что за чорт! — наконец сказал он, прислушался и постучал.
— Что надо? — глухо спросили за дверью.
— Николай Николаевич, откройте…
Печерский прислушался. Тишина и как бы сдавленное дыхание за дверью. Тогда он сильно постучал. Дверь опять открылась, образуя щель.
— Уходите, ради бога, уходите — сказала в щель лысая голова.
— Да объясните же чорт вас возьми, в чем дело?..
— Уходите!
— Не уйду, пока не объясните, — почти закричал Печерский. И тогда лысый человек залепетал тихо и жалостно:
— Умоляю, ради господа бога, уходите… Ради Христа, уходите.
— Вы «Серый?» Вы Акимов? — сжимая челюсти спросил Печерский.
— Ну, я…
— Вы слышали пароль «девятка». Вы «Серый»?
Цепь загремела и дверь опять закрылась. Печерский в ярости ударил в нее обоими кулаками и стучал до тех пор, пока дверь не открылась.
— Вы не уйдете? — спросила трясущаяся лысая голова.
— Не уйду, пока вы мне не объясните.
Тогда упала цепочка, дверь открылась и на площадку вышел лысый, желтый старичок в пальто, одетом на нижнее белье.
— Имейте в виду, — сказал старичок, — я вас к себе не пущу. Вот на площадке поговорим. Что вам нужно?
— Вы «Серый»? Николай Николаевич Акимов?
— Опять двадцать пять. Ну — я.
— Девятка, — вразумительно и тихо выговорил Печерский, — понимаете девятка.
— Я уйду, я ей богу уйду…
Послушайте, господин Акимов. Вы понимаете, что вы говорите? В Париже мне дали явку к вам. Я прихожу, говорю пароль, а вы несете чушь.
— Ну вот, ну вот, — всхлипывая забормотал Акимов. — Ну вот опять… Я просил, я умолял через знакомых — оставьте меня в покое. Я больной, я слабый старик. Я одной ногой в гробу. У меня астма, у меня порок сердца. Что ж это в самом деле? Какие-то явки, письма, девятка. Да уйдите вы ради Христа, оставьте меня ради господа бога в покое. Пожалейте старика. Пожалуйста уйдите, молодой человек. Никаких девяток я не знаю и знать не хочу. Зачем вы меня губите, за что вы меня под расстрел? Господи, ну что они там в Париже с ума посходили. Пишут письма симпатическими чернилами, называют лошадиными кличками, людей посылают. Ради господа бога уйдите!.. Знать ничего не хочу. Уйдите… — он вдруг замолчал и только смотрел на Печерского выпуклыми, стеклянными глазами.
