— Именно, оставим это, — несколько странным тоном сказал Печерский. — Потому что если я припомню некоторые страницы из вашей биографии…
— Мы, прежде всего, политические деятели, а затем люди. Кто-то, кажется Наполеон, или Талейран, сказал, что наше дело нельзя делать чистыми руками, — мечтательно произнес Мамонов.
— Ваше превосходительство, — с угрюмой откровенностью перебил Печерский. — Вы полагаете, что я рожден быть шулером, альфонсом и чорт знает чем… Может быть, я смотрю на эту поездку, как на искупление, как на подвиг.
— Верю, Михаил Николаевич, — заторопился Мамонов, — на этом мы и кончим. Завтра вы ознакомитесь с инструкцией. Затем явки, пароли, шифры. Вы понимаете, насколько это важно. Мы отдаем в ваши руки преданнейших, мужественных людей по ту сторону границы. Нет ли у вас личных связей?
— У меня в России жена. Святая женщина.
— Хорошо. На этом пока кончим.
Мамонов встал и протянул Печерскому руку.
— Значит — завтра.
Печерский медленно допил рюмку и взял со стола потухшую сигару. Сигару ему дал Гукасов и Печерский внимательно посмотрел золотую, бумажную ленточку, ярлычок на сигаре, щелкнул языком и подумал вслух: «Анри Клей. Гаванна. Вот стерва…». Затем бережно спрятал сигару в бумажник. Вошел меланхолический Нико с подносом и убрал рюмки. Он поднял бутылку, посмотрел на свет и сказал мимоходом:
— Слыхал, «Чикаго» закрыли?
— Вранье.
— Какое вранье — я сам был. Человек застрелился — полис криминель закрыла. Есть новое место «Вальпорайзо», на рю Виктуар. Рулетка, макао, бакара. Средняя игра. Заходи ночью — покажу.
— Нема ниц, — коротко сказал Печерский.
Пробежала Леля и крикнула:
— Князь зовет! Гости в пятой сакле!
— Погоди, — вдруг окликнул Печерский и поймал Лелю за локоть. Она посмотрела круглыми, серыми, на выкате, глазами.
— Дай сто франков! — сердито сказал Печерский и взял у нее из рук сумочку. Она смотрела на него, не мигая, жалко и растерянно, полуоткрыв рот. Печерский нажал замок, открыл сумочку и взял кредитный билет.
— Все? — вдруг спросила Леля.
Печерский взглянул на нее, как бы вспомнив, поцеловал ее в лоб и, слегка толкнув ладонью, отвернулся. Он неподвижно стоял перед зеркалом, пока не услышал шорох шелковых шальвар и деревянный, удаляющийся стук каблучков по ступеням. Тогда Печерский спрятал деньги в карман, поправил галстух и побежал вверх, легко прыгая через три ступеньки.
— Ва, — сказал не удивляясь Нико, — ва, ай молодец!
