– Я буду наблюдать за ним, – ответил Зейн, – пока ты не закончишь. Ты не увидишь меня, но я буду там.
– Совершенно верно.
– Когда ты сделаешь это?
– Как можно скорее, – сказал Чонси. – Я тебе перезвоню.
Он набрал номер телефона Дортмундера, оставил сообщение для женщины с сухим голосом, которая ответила на звонок.
Прошло почти три часа, прежде чем мужчина перезвонил и его голос был настолько недовольным и угрюмым, что у Чонси закрались подозрения, несмотря на заверения Зейна.
– С картиной все в порядке?
– Конечно, – ответил Дортмундер. – Что могло с ней случиться?
– Тогда принеси ее сюда. У меня есть деньги.
– Наличными?
Чонси поморщился. Никто более не пользовался наличными деньгами, разве только чтобы купить газету, поэтому Чонси даже в голову не пришла мысль о физической форме денежных средств, передаваемых Дортмундеру. Конечно, он не мог предложить этому человеку чек, а может была такая возможность? И даже если бы была, Дортмундер быстрее всего не согласился бы на это. Навряд ли у него были Diners Club или Master Charge.
– Чонси?
– Я думаю, – отозвался Чонси. – Подожди меня, Дортмундер. Я отзвонюсь тебе.
Но когда он через полчаса попытался позвонить ему снова, линия была занята. Причиной был Покьюлей.
– Я говорю тебе, Дортмундер, она не закончена.
– А я тебе говорю, Покьюлей, этот проклятый мужчина уже в Нью-Йорке и он хочет свою чертову картину обратно.
– Но ты не можешь отдать ее недоделанной.
– Я должен отдать ее и точка.
– Ты сказал, что у меня есть время до мая.
– Он теперь здесь и он хочет свою картину.
– Она не закончена.
И так далее в течение нескольких минут, а в то время Чонси продолжал набирать номер Дортмундера и получал все тот же приводящий в бешенство сигнал о занятой линии, пока Дортмундер, наконец-то, не задал вопрос:
– Как долго?
– Что?
– Сколько еще времени тебе нужно?
– Для того чтобы закончить ее надлежащим образом… две недели минимум.
– Сделай ненадлежащим. Давай, Покьюлей, помоги мне в этом.
Наступила небольшая пауза, в течение которой до уха Дортмундера доносился звук того, как Покьюлей сосет нижнюю губу, что помогало ему думать. Наконец, Покьюлей вздохнул – очередной неприятный звук и сухо сказал:
– Пятница. Не будет идеальной, но…
– Сегодня вторник.
– Я знаю, какой сегодня день, Дортмундер.
– Три дня?
– Я должен обжечь ее, чтобы придать видимость старины, она должна высохнуть. Или ты хочешь запах свежей краски?
– Три дня, – настаивал Дортмундер. – А ты не можешь побыстрее?
