Ему не стоило беспокоиться. Все красные бусины глаз в этом районе были прикованы к битве зеленокожих вожаков.
9
В конце первой недели Баса в Трёхречье дед записал его в маленькую схолу, находившуюся в собственности и ведении Экклезиархии, и кошмарная жизнь Баса стала гораздо, гораздо хуже. Другие ходившие в неё мальчишки были безжалостны к нему с самого начала. Бас был чужаком, новичком, самым простым и самым естественным объектом для нападок. К тому же он дожил до этого момента, ни разу не испытав потребности себя защищать, ни словесно, ни физически, и мальчишки чуяли его слабость, как стая диких псовых могла бы унюхать раненого зверя. Она с самого первого дня навлекла на него их нападки.
Вожак стаи — самый высокий, самый сильный и самый злопамятный — носил имя Крейвин, и сперва он прикинулся дружелюбным.
— Так как тебя зовут? — спросил он Баса в те несколько минут, что предшествовали началу долгих часов работы, молитв и учёбы того дня.
Другие мальчишки, тянувшиеся через кованые железные ворота, заметили новичка и собрались вокруг.
Бас вдруг почувствовал себя неуютно от всего этого внимания, которое не выглядело особенно благожелательным.
— Я Бас, — робко ответил он.
Это вызвало насмешки Крейвина.
— Басёныш-сволочёныш! — сообщил он остальным.
— Басёныш-гнидёныш, — сказал другой.
— Басёныш-подвальный жабёныш!
Мальчишки засмеялись. Крейвин скрестил руки на груди и с прищуром поглядел на Баса сверху вниз:
— Я видел тебя на Лимман-стрит. Живёшь со стариканом Железной Ногой?
Бас смотрел на него, разинув рот. Он был в замешательстве. Он не знал, кто такой этот "Железная Нога". Его дед настаивал, чтобы Бас называл его "Сарж"[1] и никогда — дедом или какой-либо другой вариацией этого слова. Бас слышал, что и другие звали его Саржем — за глаза, а не в лицо. Затем до него дошло, и он кивнул.
Крейвин осклабился:
— Тебе нравится? Ну, знаешь, это из-за его ноги.
Он начал расхаживать вокруг Баса, утрированно хромая и издавая звуки наподобие механических. Другие мальчишки начали корчиться от смеха.
Но не Бас. Он никогда не спрашивал Саржа о его ноге. Не осмеливался. Он знал, что она нередко причиняет старику боль. Он частенько видел глубокий отпечаток этих страданий на его лице. Ещё он знал, что в какие-то дни нога издаёт скрежет, а в какие-то — нет, хотя в этом вроде бы не было никакой особой системы. Он ничем не напоминал те звуки, которые производил Крейвин, но это, кажется, не мешало мальчишкам наслаждаться шуткой.
