— Это правда, — сказал со вздохом герой, все более и более трепеща.
— Посмотрите, — с живостью сказала венецианка, вставая и показывая Крильону великолепную корзинку Джорджиона, где Диана виднелась среди нимф в ванне после охоты. — Вот несколько красавиц, находите вы их такими?
— Я нахожу их удивительными красавицами.
— А эти мадонны Беллини также вам нравятся?
— Это совершеннейшие красавицы.
— Что вы скажете о Сюзанне Пальмы?
Говоря эти слова, она подняла свечу, чтобы осветить эти картины Крильону. Эта поза обрисовывала под ее рукой стан, подобный стану нимф, а так как для того, чтобы приподняться, она должна была поставить ногу на скамейку, ее стройная нога, изящные и богатые округлости всего тела показали Крильону, что эта женщина не имела надобности в красоте лица, чтоб возбудить любовь. Он это думал и сказал ей.
— В самом деле? — воскликнула она. — Что же вы мне скажете, когда увидите меня?
— То, что я сказал о нимфах, мадоннах и о Сюзанне.
— Помните! — прошептала венецианка с гордым презрением. — Не сравнивайте меня с этими раскрашенными лицами. Все это холодно, мертво. Я лучше их, посмотрите.
Она сорвала с себя маску. Крильон вскрикнул от восторга.
В самом деле, ничего совершеннее этой красоты не представлялось его глазам, а он видел римлянок и полек. Под черными бровями, обрисованными, как две безукоризненные дуги, сверкали большие глаза, взгляд которых сжигал, как раскаленное железо. Когда этот взгляд говорил, все лицо озарялось. Цвет этого лица был матовой белизны, губы ярко-красные, зубы жемчужные, голова Аспазии на теле Венеры в восемнадцать лет.
— Я вас люблю! — закричал француз, ослепленный этой красотой, упав на колени.
— А я-то! — отвечала венецианка, которая приподняла его и бросилась к нему в объятия.
Сгоревшие свечи текли большими каплями на хрустальные подсвечники, бледный свет рассвета разгонял темноту. Крильон раскрыл отяжелевшие глаза и напрасно искал возле себя венецианку.
Она скоро явилась, сияя радостью и нарядами, и подошла к Крильону, который уже упрекал ее в этом кратком отсутствии, и голосом еще ласковее своей улыбки сказала:
— Теперь мы уже не расстанемся. Мы соединились на всю жизнь.
— На всю жизнь! — с упоением повторил Крильон.
Венецианка схватила его правую руку, поцеловала кольцо и сказала:
— Теперь кольцо вашей матери принадлежит нам обоим.
— Почему? — спросил Крильон.
— Потому что теперь мы разделим все. Во-первых, это.
Она указала ему на шкатулку, надавила искусной рукой на ее пружину, и внутри ее заблистали драгоценные каменья, которым позавидовали бы королевы.
