Абызов писал ему письма с многозначительными намёками, вроде того, что «…ужинали у Н. Кудрявый читал реферат о младшем брате». Эраст Карпович понимал, что их общий знакомый выступал со своей работой о «чисто народном» пути развития России. Иногда в письмах иносказательно сообщалось, что за свои убеждения подвергся гонениям тот или иной их общий знакомый. Сам подобный факт уже вроде бы сближал их. Каждый считал, что и он мог бы оказаться в роли гонимого. В общем, благодаря этим письмам каждый вырастал в собственном представлении.
Эраст Карпович, конечно, регулярно отвечал другу, сообщал свои наблюдения из деревенской жизни, которые могли пригодиться Василию Николаевичу в его учёных политических разговорах. Но затем они стали писать реже. Один закончил университет и определился на службу, другой стал молодым отцом. Позже началась русско-японская война, Абызов каким-то образом оказался в интендантском управлении действующей армии, больше года провёл на Дальнем Востоке… Так что друзья за несколько лет обменялись всего лишь тремя-четырьмя письмами.
Начиная с 1905 года связь между ними совсем прервалась. Эраст Карпович жил в страхе — доходили слухи о крестьянском разбое, о сожжённых барских усадьбах.
Боровуху эти страсти Божьим промыслом не затронули. Но если Логин о революции 1905 года был только наслышан, то Абызов видел её… даже слишком близко. В Юзовке его едва не затоптала обезумевшая толпа, когда сошлись забастовщики, черносотенные погромщики, полиция. Тогда ещё он был довольно полным, но изловчился пролезть под решётку запертых ворот — тем и спасся.
А сколько иных чрезвычайных событий повидал он!.. Тем радостней было после многолетней разлуки встретить живого свидетеля своей юности, своей милой розовой глупости. Эраст познакомил его с женой и детьми, а после ужина проводил в отведённую для гостя комнату и предупредил, что завтра с утра поведёт знакомиться с хозяйством. При встрече лет десять назад друзья взялись бы за руки сразу, как только Василий Николаевич сошёл с линейки (отличного, между прочим, возка на мягких рессорах, который посылали за гостем на станцию), да и говорили бы и говорили до самой ночи, а то и до другого дня.
Но нынче что-то не вышло… Эраст Карпович вспомнил былые мечты о справедливости, скромно, однако не без гордости заметил, что его лично, не в пример другим, крестьяне уважают. Едва не увлёкся, но вовремя прочитал в глазах гостя недоумение, если не сказать больше — насмешку. Задушевный разговор не складывался. Абызов это почувствовал, стал оправдываться: по делам компании, в которой служил, побывал в Петербурге, Москве, очень устал… Вот надумал немного развеяться, ощутить «деревенскую дрёму». Эраст Карпович тут же заинтересовался, что нового в столице, какие веяния?
