Рядом с вокзалами всегда крутится разный сброд. Это не только нищие и побирушки, карманники и каталы, всякая муть и пьянь, но и другие темные личности, не всегда имеющие отношение к роду людскому. Московский вокзал не был исключением из правил. Жизнь на нем не замирает ни на минуту, поэтому людской котел кипит днем и ночью. Гужуется разномастная шпана. Едва перрон покидают сотни приехавших, как их место занимают другие. Им на смену течет нескончаемый поток отъезжающих. Сквозь него туда-сюда снуют носильщики со своими тележками, заставленными баулами и чемоданами. В этом вавилонском столпотворении легко затеряться. Здесь легко стать жертвой. Сюда и пришел Аким поохотиться в человеческом водовороте. Здесь своя, особая жизнь.
К перрону подошел поезд с красными крестами на вагонах. Вокзал сразу же превратился в гигантский пункт приема раненых. Тяжелораненых, которые не могли сами ходить, выносили на носилках и укладывали рядами тут же на перроне. Потом их стали перетаскивать в здание вокзала. Оттуда на подводах и редких грузовичках с трескучими моторами станут развозить по госпиталям и больницам. Легкораненые в бинтах и на костылях ковыляли самостоятельно.
Паровоз неожиданно громко свистнул, окутавшись клубами пара. Машинист стравил давление в котле. Аким взобрался на тумбу рядом с одним из многочисленных столбов, подпирающих навес над перроном. Он внимательно глядел поверх голов снующих людей, высматривая что-нибудь необычное, выходящее за рамки привычного. В открытые окна высовывали носилки с офицерами и солдатами, укрытыми одеялами и шинелями. Пока один санитар держал ручки носилок внутри вагона, другой хватался за них на перроне. Наметанный глаз задержался на худющем беспризорнике. Он уже видел его сегодня. Он брел через площадь к перрону, еле-еле переставляя ноги. Его буквально мотало на каждом шагу. Острые скулы, казалось, сейчас порвут туго натянутую кожу. Паренька он запомнил из-за ярко-рыжего кота, путавшегося у него под ногами и время от времени по-приятельски пытавшегося потереться о рваную штанину. Разительный контраст: упитанный котяра и дистрофичный подросток. Вокруг крики, стоны, бинты, заскорузлые от запекшейся крови и гноя. Пузатый, кругленький, как колобок, военврач катался от вагона к вагону, напоминая санитарам, что у них в руках раненые, а не колоды для рубки мяса: «Аккуратнее! Осторожнее!»
Беспризорник суетился, пытался помочь, хватался за носилки. Дюжие санитары отмахивались от него, как от надоедливой мухи, покрикивали, вытаскивая раненых: «Нельзя!», «В сторону!», «Зашибешься!». Если бы не занятые руки, уже давно бы намылили холку. Мешает, лезет под ноги. Бродяжка быстро нашел себе новое занятие. Начал осторожно ходить среди носилок, разложенных на перроне неровными рядами. Склонялся над перебинтованными солдатами, искательно заглядывая в бледные, осунувшиеся лица с темными кругами под глазами. Со стороны казалось, что беспризорник ищет кого-то родного, без которого жить не может. Встречает кого-то или весточку с фронта обещали передать? Сейчас во многих семьях кто-нибудь да воюет на фронте, кормит вшей в окопах.
