— Пройдет, все пройдет, — поддаваясь нежности, слабо отозвался Всеволод.
Константин мотнул головой.
— Никак, гости у тебя были? Уж не Кузьма ли вернулся из Киева?
— Кузьме еще скакать да скакать... То книжники от рязанского епископа явились с дарами.
Константин оживился, вскочил с лавки, обрадованно воскликнул:
— А дары-то где?
— Ишь ты, — чувствуя, как отпускает его внезапный недуг, улыбнулся князь. — Дары в ларе. Да вот глянь-ко...
— Неужто Даниила сыскал?! — так весь и преобразился Константин, высмотрел с краю стола пергамент, схватил, жадно впился в неровные строки.
Таким любил и понимал сына своего Всеволод, таким хотел видеть его всегда — это было свое, кровное. Но было и другое, и тогда холодел князь: а что, как порвется тоненькая ниточка, связующая его с будущим?!
Вот он сидит перед ним, сгорбившись, наморщив лоб, забыв обо всем на свете, — нервными пальцами листает страницы, шевелит совсем по-детски губами, улыбается своим мыслям, хмурится.
По-немецки и по-ромейски говорит с ним отец — Константин все схватывает на лету. Юрий — тугодум, ему труднее дается грамота. Но вот ведь что: разве только в шалостях он порезвее Константина и впереди — в ратном деле старший тоже превзошел Юрия, на коне держится молодцом, тяжелый меч порывист и послушен в его руке и перёная стрела, пущенная им из лука, всегда идет точно к цели... Но не хочет Константин быть просто исполнителем отцовской воли.
И впервые почувствовал это князь в тот день, когда привез сыну дочь Мстислава Романовича. Не спросил, даже для виду не посоветовался. Сосватал. Обручил. Уложил в постель.
— Так-то, сыне, в молодости все нам кажется ясным: это — хорошо, а то — плохо... Но жизнь обременяет нас опытом, и годы родят вопросы, на которые нет ответа.
— На все должен быть ответ, батюшка...
— Так ли, сыне?
— Так, — сказал Константин и вдруг замолчал.
— Вот видишь, — слабо улыбнулся Всеволод. — Ты ищешь ответа и боишься его.
— Смущен я, батюшка.
— Что же смущает тебя, сыне?
— Правда.
— А знаешь ли ты, что такое правда, сыне?
Вопрос застает Константина врасплох. Что ж, пусть это случится сегодня: Всеволод должен открыть глаза тому, кто наследует Русь. Но Константин молчит. Он вдруг устало откидывается на лавке. Руки его свисают, пальцы неподвижны, дыхание прерывисто.
— Что с тобой, сыне?!
Тишина. В палате смрадно и душно. На столе, шипя, медленно догорают свечи...
