Легкая рука | страница 38
— Вам еще придется просить прощения, и посерьезней, — загремела женщина, но тут же сбавила тон и сказала плаксиво:
— Так что же вы предлагаете, Михаил Иванович?
— Картины надо реставрировать. За счет безобразника. Или музея, если хулигана не найдут. А найдут — так под суд его, варвара.
— Где я вам возьму этого хулигана? — по-прежнему плаксиво продолжала Прасковья Никитична. — Где? Он, видно, забрался сюда в воскресенье, в понедельник галерея была закрыта, и он воспользовался случаем, а утром, конечно, сбежал…
За моей спиной приоткрылась дверь, прижав меня к краю стола.
— Прасковья Никитична, в дальней кладовой какой-то старик спит. Пьяный, наверное!
Я протиснулся — между столом и дверью, потом в дверь, крепко ухватил за локоть старуху уборщицу, явившуюся с новостью.
— Быстро ведите меня туда. В дальнюю кладовую.
15
Мы пробежали (я почти нес свою проводницу) через оба зала, коридор, спустились на пол-этажа, потом поднялись на полметра и оказались перед дверью, украшенной замком килограмма на полтора.
Он открылся неожиданно быстро — уборщица вдела его в дужки на дверях, а запирать не стала, — дверь распахнулась, и я увидел Филиппа Алексеевича. Он лежал на старом мешке, подложив под голову собственное пальто. Рядом на расстеленной газете дожидались его пробуждения ломоть хлеба, даже на глаз зачерствевшего, полбутылки ряженки под красной алюминиевой шапочкой, кусок копченой колбасы граммов на двести.
— А куда он водочную-то бутылку дел? — с почти профессиональным интересом спросила уборщица.
— Не было ее, сестрица, — раздался голос Филиппа Алексеевича. Он вскочил на ноги, сильными движениями рук растер лицо, глянул на часы, потом в окошко, присвистнул:
— Ого! Восемнадцать часов спал. Такого со мною лет сорок не бывало.
— А давно ты, непутевая твоя голова, не в своей постели последний раз спал? — сурово спросила уборщица.
— Да вот же, сама видела, — засмеялся Филипп Алексеевич. — А тебя, уважаемый товарищ, внучка за мной отрядила? Сама-то она где?
— Это вы, товарищ, у нас в галерее набезобразничали? — раздался рядом громовой вариант голоса Прасковьи Никитичны. Филипп Алексеевич быстро шагнул вперед, но это движение не замаскировало его тайну, а выдало ее. На полу в углу лежали краски и кисти.
— Вы пятнадцатью сутками не отделаетесь! — загремел подоспевший “художник Севастьянов М. И.” — Тут большим сроком пахнет!
— Вы правы. Речь здесь идет о вечности. — На миниатюрную площадку перед входом в кладовую величественно ступил мой шеф.