И ему навстречу поднялась изувеченная болезнью, сожжённая нутряным жаром, но зрячая и обладавшая даром человеческой речи голова.
- Стой! Не подходи ближе. — Прошептала Еленка.
Павел, не послушавшись, ткнулся лбом в колени бывшей жены, прикрытые тонким одеялом. Слёз не было. В глаза словно бы высыпали содержимое солонки с горкой, но слёз не было.
- Танька жива? — Павел понимал, что Еленка — не лучший адресат для вопроса, но и не спросить — не мог. Ему казалось, бывшая жена воскресла из мёртвых, восстала против вечного косца, а значит, в вопросах жизни и смерти — отныне первый эксперт.
- Спит, — с трудом выговорила Еленка. И, словно поняв и простив нерешительность Павла, добавила. — Не бойся, подойди к ней.
Павел, нелепо, по-обезьяньи опершись руками об пол, перекатился к матрасу. На поверку оказалось, что матрасов — два. Один был положен поверх другого, вероятно, для большей мягкости. А дочь, свернувшаяся калачиком на этой нищенской постели, казалась крохотной, почти младенцем. Павел погладил Таньку по голове, прислушался к её дыханию. Они было тяжёлым, прерывистым, но сопровождало Танькин сон, а не бредовое беспамятство.
- Она пришла в себя, сегодня утром, — прошептала Еленка, — Твой друг покормил её. А потом она заснула.
- Так значит… — Павел замешкался, не желая сморозить глупость. — Значит, всё хорошо? Вы поправляетесь?
И тут Танька шевельнулась, тряпки и мешковина, укутывавшие её, сползли с голых рук и шеи. Управдом едва сдержал себя, чтобы не отшатнуться: на шее дочери отчётливо темнело чумное пятно. Глаза Павла, ещё минуту назад затуманенные радостью, снова обрели способность видеть всё без прикрас. Он заметил кровоподтёк на подбородке Таньки, а подмышкой у неё угадал очертания крупного бубона.
- Состояние стабильно тяжёлое, — попыталась усмехнуться Еленка. — Трудно… соображать…
- Почему они здесь? — Выкрикнул Павел, ненавидящим взглядом сверля Людвига, как будто тот был виновен во всех несчастьях. — Почему ты не положил здесь меня, а их — там? — Он, резким движением руки, указал на каптёрку.
- Потому что лошади — здесь, — спокойно проговорил латинист. — Как видите, Валтасар был прав: дыхание лошадей — помогает.
- Но не излечивает, — еле слышно закончил Павел.
Людвиг, похоже, расслышал его, но не стал отвечать. Вместо этого он изрёк неожиданное:
- Если хотите посекретничать — самое время; я иду прогуляться. Меня не будет примерно час.
Управдом вытаращился на латиниста с таким недоумением во взгляде, что тот звонко рассмеялся, взбудоражив лошадей: пони заливисто заржала, как будто разделяла весёлость Людвига.
