Где-то году в 84-ом, уже в "Машине" после концерта я вошел в наш "Икарус" и, усевшись, услышал из водительского магнитофона развеселую музычку про Брайтон бич, небоскребы и т. д. — голос был совершенно незнакомый.
Водитель сказал, что это — какой-то Чухатиньский, последний писк эмигрантского творчества.
Я никак не мог себе представить, что это поет Миша, так как еще в "Лейся песня" он никогда не пел и, раздавая партии вокалистам, всегда предпочитал сыграть мелодию на рояле. Слух у него был отличный, но что-то не то с дикцией, и он даже немного этого стеснялся.
А тут прямо соловьем разливается. Оказалось, что все-таки Шуфутинский. Видимо, это в "Нескучном саду" соловьи не поют, а в "Булонском лесу" поют, да еще как весело!
На протяжении этих лет я слышал, что Миша был сначала в Нью-Йорке, потом переехал в Лос-Анджелес, и у него там какое-то дело, связанное с рестораном — не то у него ресторан, не то он часто туда ходит. Но адреса не было, а повидаться очень хотелось: вот, мол, я в Америке и не сбежал, а так — захотел и приехал.
Как-то, идя по улице, спрашиваю Маделину, не знает ли она такого Шуфутинского? Маделина, жуя резинку, улыбаясь, постреливая глазами и не забывая качать бедрами, подбежала к телефону-автомату, схватила и сунула мне толстенный справочник. Открываю и между мистерами Шмуцем и Шутцем коричневым по розовому написано: мистер Шуфутинский.
Я позвонил ему, разговаривал с женой, которая меня не узнала, и выяснил, что мистер Миша будет сегодня вечером в ресторане "Атаман", который, собственно, ему и принадлежит.
Ребята все взволновались: некоторые тоже знали Шуфутинского еще по Союзу, а другие просто от возможности сходить в Америке в ресторан.
Я уже упоминал, что разговаривать с Маделиной было бы трудно, даже если бы она говорила не по-английски, а по-русски, но с такой же пулеметной скоростью и ковбойским акцентом; поэтому приходилось отделываться многозначительным "о'кей".
Кое-как договорились, что она заедет за нами в 6 часов на своей здоровенной шаланде и отвезет в "Атаман".
Все "почистили перышки" и приоделись во все чистое, чтобы предстать перед "владельцем заводов, газет, пароходов" во всем блеске. Градский долго возился с механизмом шапочки, потом плюнул и надел, ради разнообразия, черную рубашку.
Где-то в половине восьмого я уже стал сильно нервничать, потому что Маделина, хотя и была женщиной, но все-таки старалось не опаздывать более чем на час — значит что-то случилось.
