Цепь становится судьбой, только если отомкнуть ее слишком поздно.
— Катя… — какой проникновенный голос, какой обеспокоенный взгляд, какая душеполезная беседа. — Ты всегда была прекрасной дочерью, женой и матерью. Что с тобой случилось?
— Не хочу цепляться за то, что давно ушло, — Катерина пытается донести до Андрея элементарные, поистине элементарные вещи. — Я сильнее этого. Да и ты сильнее этого, Анджей. Мы больше не нужны ни родителям, ни детям, ни супругам. Мы и себе-то не нужны. Это я и пытаюсь исправить.
Они стоят и смотрят друг на друга посреди толпы богов, демонов и монстров — двое самых обыкновенных людей, один из которых всеми силами держится за свою обыкновенность, а другая готова на все, лишь бы ее не загоняли обратно в рамки, в пределы, в кандалы обыкновенности. И несмотря на упрямое выражение лица Дрюни, Саграда видит в нем то, что пребывало с нею больше двадцати пяти лет — смирение. Гребаное смирение с тем, что необходимо быть счастливым, не причиняя боли близким. Даже если это делает счастье иллюзорным, отодвигает к горизонту — пусть рисует озера, шатры и бедуинов, пока ты бредешь через раскаленные безводные пески.
Рыцарь ее давно смирился с недостижимостью счастья, научился находить удовлетворение в том, чтобы не причинять боли. А теперь хочет научить и ее, Катю, забыв, что Саграда тем же макаром бродила по пустыне четверть столетия, вдохновляясь миражами вдали.
— Мама! — воздух разрезает звенящий от злости голос и Катерина невольно вздрагивает — столько в нем смелости и свободы. — Кто этот человек?
— Это, дочка, вассал твоей матери, — мягко произносит Денница-старший — раньше, чем Саграда успевает прибегнуть к привычному оружию. Ко лжи, спасительной, но по большому счету бесполезной.
— И ее паладин, — так же мягко добавляет Мурмур.
— Вассал и паладин? — выгибает бровь Денница-младшая. Люцифер, видимо, передал этот жест обоим своим потомкам. — Мы что, турнир проводить собираемся? Паладины, драконы…
— Сипактли… Уичаана! — бормочет Катя, забыв, что до сих пор ее дочь могла видеть только одного дракона — своего сводного брата.
Ребекка-Мурмур издает ехидный смешок и кончиками пальцев отводит в сторону занавеску, закрывающую окно. За окном стоит непроглядная темень и оттого оно напоминает зеркало. Зеркало из полированного черного обсидиана.[26] И прямо через бликующую поверхность в комнату просовывает башку предвечный дракон — убиваемый неоднократно, но не убитый до сих пор. Андрей, коротко выдохнув, перехватывает меч и становится в боевую стойку быка, направив острие в морду Сипактли — самый упрямый из смиренников, самый смиренный из упрямцев. Саграда со стоном закрывает лицо рукой.
