— Ты и здесь не приживешься.
Мишка запечалился.
— Как знать? Может, я здесь на крючке? И, однако, шататься прискучило. Только вот заводишко тут в Косогорье хреновенький. По всему Уралу этакие богатыри стоят, народу в заводах тысячи, дворцы, соцгорода, а тут посмотреть — жалость голимая. Васька Артынов командует. За что ни возьмись, надо своим горбом подпирать.
— А ты попривык пенки снимать.
— Пенки-то слаще, чем мозоли на ладонях. Если удается, зачем же брезговать? Не я, так другой, при Артынове, снимет. А ты разве чище меня? На пенки и ты не дурак. Полагаешь, я не догадливый, не соображаю, почему твоя мамаша сегодня пирушку устроила? По какой причине ни дядю твоего, Семена Семеновича, ни Яшку Кравчуна, ни кого иного из порядочных людей не позвала? А вот Васька Артынов и Фокин тут. Мамаша у тебя тертая — без выгоды кислушкой не угостит.
— Перестань, Михаил! — строго сказал Корней. — Друг-то ты мне друг, но мать не хули, а не то дам по роже…
— Зачем же сразу по роже?
— Чтобы уважение помнил.
— А-а! Уважение! За хлеб, за соль. Ладно, за хлеб и соль можно. За табачный настой тоже.
Мишка опустил голову.
— Злой я сегодня. На всех злой, кто меня зря поит, кормит. Что вы за люди?
— Протрезвеешь, так разберешься.
— Нет, что вы за люди? Чему вы молитесь?
На веранду торопливо вышла Лепарда Сидоровна, встала рядом с Мишкой, обняла его за плечи. Корней принес из кухни намоченное в холодной воде полотенце и кинул Мишке на голову.
В комнате Базаркин и Фокин запели на разные голоса.
Баландин свалился со стула на пол.
Пошатываясь, Артынов наклонился над ним, подергал за усы, и так как Баландин не реагировал, вернулся к столу.
Корней выругался:
— Дорвались, как свиньи до пойла…
По ту сторону сада, у соседей Чермяниных, погасли огни. В саду стало еще глуше. Деревья словно приблизились к веранде.
— Теперича неученому плохо! — громко сказала Марфа Васильевна Артынову. — Потому мне и пришлось на сына тратиться. Так что ты, Василий Кузьмич, прими во внимание, посодействуй перед Николаем Ильичом. Мне самой прямо-то говорить с ним невместно.
— Ма-ма! — крикнул в окно Корней. — Прошу тебя, перестань!
— А тебе, поди, лихо? — ответила она с достоинством.
— Ну, вот видишь, — сказал Мишка. — Так оно и есть. А ты хотел мне по роже дать.
Корней обозвал его дураком, затем перескочил через перила веранды и вышел за ворота.
2
Пологим косогором улица сбегала к озеру. Оно в полудреме плескалось, омывая скользкие плотки, привязанные к ним лодки, и выбрасывало на песок пенистые гребешки.
