Ничего — ни запаха, ни звука. Остается ворваться в комнату и вступить в бой.
Я готовлюсь к схватке, считаю до трех и толкаю дверь.
Делаю шаг — и замираю от окрика Рози:
— Скарлетт! Ты меня до смерти напугала!
Я с облегчением опускаю кухонный нож, хотя сердце продолжает колотиться как бешеное.
— Баламут загнал сюда игрушечную мышку, — раздраженно объясняет сестра. Она стоит босыми ногами на том самом месте, где все и произошло. — Прости, что напугала.
Я качаю головой. Пряди волос прилипли к вспотевшему лбу.
— Не оправдывайся. Это ведь и твой дом, заходи куда хочешь, — отвечаю я и натянуто улыбаюсь. — Только не ко мне, конечно.
— А если зайду, ты меня ножом пырнешь? — шутливо уточняет Рози.
Я опускаю нож на прикроватный столик и говорю:
— Не знаю, не знаю.
Рози смеется, но в ее смехе чудится печаль. В бабушкиной спальне трудно по-настоящему смеяться. Комната похожа на гробницу: все заставлено безделушками и покрыто пылью, застывшей в неподвижном тяжелом воздухе. Занавески задернуты, кровать застелена, вещи сложены в сундуки. Мы сюда почти не заходим. Сестра сжимает серебряную рамку с фотографией и смотрит на меня снизу вверх с бабушкиного толстого матраса, как готовая сорваться с места лань.
Я присаживаюсь на кровать и через плечо Рози смотрю на фотографию: старый черно-белый снимок мамы с бабушкой сделан за несколько недель до того, как мама сбежала с цирком. Кто мог подумать, что сельская девчонка из Джорджии станет известной гимнасткой на трапеции? Фотография — словно зеркало. Мы с Рози сверхъестественным образом похожи на мать. Темные волосы, травянистая радужка, чуть зауженные брови и тело, плоское как доска.
— Мне нравится эта фотография. Как будто снимок «до», — говорю я вслух. — До того, как они начали ссориться, а мама стала, гм… встречаться с мужчинами.
Мягче я сказать не могу. Отцы у нас с Рози разные, и секрета из этого никогда не делали. Мы подозреваем, что где-то может оказаться еще один брат или сестра, поскольку мама уже года три не появлялась дома. Она возвращалась после нападения, но не выдержала смерти бабули Марч, едва могла смотреть на мои шрамы… Ей было проще уехать из города на неделю-другую, на месяц, на год, а еще лучше — на несколько лет. Легче бросить дочерей наедине с бременем смерти.
Рози разочарованно вздыхает, кладет рамку на колени и оглядывает комнату.
— Когда мы наконец начнем распродавать то, что здесь стоит?
— Еще не скоро. На чердаке куча маминых вещей, от которых можно избавиться.
