Ее желудок болезненно сжался, в груди тревожно кольнуло. Опустив занавеску, она прижалась спиной к стене, уставившись на щербатую вазу. Сделав несколько шагов в ту сторону, она наступила на шпильки для волос. Посмотрев себе под ноги, она опустилась на колени и стала аккуратно поднимать шпильки одну за другой, памятуя, что последним к ним прикасался Линвуд. Венеция даже не пыталась поправить прическу, позволив волосам волнами струиться по плечам. Она положила пригоршню шпилек на каминную полку рядом с вазой своей матери, затем осторожно провела пальцами по ее поверхности. В голове сами собой возникли слова: «Совсем как мать». Уронив сжатые в кулаки руки, она крепко зажмурилась и задержала дыхание. Никогда. Открыв глаза, воззрилась на стену, к которой Линвуд ее прижимал. Казалось, что она до сих пор ощущает нежные прикосновения его рук, чувствует жар и страсть его губ.
Линвуд заставил ее позабыть обо всех правилах, как и о том, кто он такой и что совершил. Он признался ей в том, что ответствен за уничтожение особняка Ротерхема. Он пустил пулю Ротерхему в голову. Ротерхему, ее отцу. Какая женщина пожелает мужчину, способного на подобное? А она действительно его желает и душой, и телом. Считая это страстью, она лишь обманывала себя. Глубоко в душе она понимала, что происходящее между ними нельзя назвать простым влечением.
Линвуд затуманил ее сознание, заставил поступиться принципами. Но, глядя в его глаза, она видела в нем не убийцу, а понимающего мужчину, который не играет по общественным правилам, выказывая собственное к ним пренебрежение. Он жестко контролировал эмоции, при этом производил впечатление человека, который перевернет небо и землю, чтобы сделать то, что, по его мнению, является правильным. В этом он походил на нее. Родственная душа. Человек с множеством тайн. Ситуация стремительно выходила из-под контроля.
Она прижала руку ко рту, понимая, что следует опасаться не Линвуда, а саму себя. Стоило лишь подумать о нем, как учащался пульс и по телу разливалось томление. Когда он дотрагивался до нее, она забывала саму себя. Продолжать подобную игру становилось слишком опасно. Она понимала, что нужно сделать. То, что завтра вторник, было только на руку.
Ее взгляд снова остановился на маленькой щербатой вазе. Возможно, мать в самом деле присматривает за ней с того света, причем гораздо лучше, чем делала это при жизни.
На следующий день репетиция для Венеции обернулась сущей катастрофой. Она забывала слова, пропускала реплики, не могла сосредоточиться. Видела обращенные на нее взгляды других актеров. Встревоженный мистер Кембл объявил перерыв.
