За последние несколько дней Линвуд не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме нее. Кем бы она ни являлась, влечение между ними вполне реальное и очень сильное. Ни одну женщину он не желал с такой страстью, как ее, и никого не мечтал познать так, как ее. Его влечение выходило далеко за рамки простой физиологии. Венеция нравилась ему. Он восхищался ею и даже уважал, хотя в этой игре она выступала его противником. Она поистине мужественная женщина с крепкими нервами, уверенная в себе и сильная, но с мягкой, сострадательной и ранимой душой. Линвуд чувствовал, что между ними возникла связь, которой не было прежде. И она тоже чувствовала. Он видел это в ее глазах, улавливал в реакции ее тела, ее голосе. Их игра стала более напряженной, и Линвуда это радовало.
Он дождался, когда она займет свое место во главе стола, сел в противоположном конце, проложив между ними десять футов отполированной поверхности.
— Декор ваш собственный или уже был в доме, когда вы его приобрели?
— Полностью мой собственный.
— Вы наделены необычайным вкусом.
В знак признательности она прижала руку к груди и слегка улыбнулась.
— Я не мог не заметить Рембрандта.
Картина стоит целое состояние, куда больше, чем смогла бы заработать даже самая высокооплачиваемая и успешная актриса.
— Это подарок.
— От поклонника?
Чувствуя, как в нем закипает гнев, Линвуд подумал о Клэндоне. Но даже незаконнорожденный отпрыск Ротерхема едва ли мог позволить себе купить такую дорогую вещь. Потом он вспомнил, что Рейзби упоминал о Арльсфорде, Гантере, Монтейте и Йорке.
— От моего отца.
— Который, похоже, вовсе не сельский священник.
— Нет.
Она отвела взгляд, показывая, что не желает развивать эту тему.
Разговор прервался, когда прибыл дворецкий Альберт и лакеи, принесшие множество серебряной посуды, которой стали сервировать стол. Два лакея остались у стен, готовые в любой момент услужить.
— Надеюсь, вы голодны, Френсис, — произнесла Венеция, глядя ему прямо в глаза. Она впервые назвала его по имени, и он осознал всю значимость этого.
— У меня волчий аппетит, Венеция. — Он не сводил с нее глаз.
Улыбнувшись, она стала накладывать себе еду. Линвуд дождался, когда она сделает выбор, и лишь тогда стал выбирать сам.
— Кушанья восхитительны, — похвалил он.
— Я передам вашу похвалу кухарке.
Они разговаривали о ничего не значащих вещах, взгляды на которые у них совпадали, и ели. Лакеи следили за тем, чтобы бокалы не пустовали. Будучи наедине с Линвудом, знающим о ее нелюбви к шампанскому, Венеции не нужно было притворяться, поэтому им подали вино.
