Гюрги-Дюрги-Дюк | страница 49
— Когда-то в Древней Руси были имена Гюрги и Дюрги. И Дюк тоже. Все от одного корня, — сказала Дюк. — Это уже потом вместо них пришли Георгий, Юрий, Егор. У деда когда-то была партизанская кличка — Гюрги. Ведь он Георгий. Дядю Егора он в шутку называл Дюрги. Значит, я — Дюк. Ведь Юрий у нас в семье так и не родился. У папы не было сына, а дядя Егор погиб под Черниговом.
Куртка Дюк была теплая, на подкладке, но Юлькиным рукам вдруг снова стало холодно, словно тот холодок от застывших серебряных лучей так и остался в ее ладонях…
— И я — Дюк?..
— Ты? Не знаю!
Снова что-то горькое прозвучало в голосе Дюк и передалось Юльке уже знакомым сожалением о чем-то таком, что прошло мимо нее навсегда, докатившись до нее лишь эхом отцовских песен да короткими письмами издалека: «Здравствуй, Юля, ну как ты живешь и что у тебя нового в жизни?..»
Сумерки стали густыми. Вдалеке, за холмом, опять загромыхал гром. Позади на темном фоне холма зажглись беспокойные огни в распахнутых окнах дома под красной крышей. Юльке снова вспомнился Глаз Бури, о котором рассказывала Дюк. Казалось — там, в доме, кому-то было тревожно и беспокойно, как майору из отцовской песни: «Когда полыхают зарницы и молнии режут простор, не спится солдатам, не спится, не правда ль, товарищ майор?»
Они вышли к еще не освещенной фонарями пустынной дороге и пошли рядом. Это было замечательно — идти по земле в Дюковой куртке, в Дюковых лиловых бриджах, в Дюковой косынке и даже с Дюковой аэрофлотной сумкой через плечо, в которой лежал промокший Юлькин костюмчик. Совсем как в том недавнем сне, когда Юлька вела за собой маленького детсадовского Сына и прищуривала глаза, разглядывая свои ресницы… Только теперь рядом с ней шла сама Дюк в платье, похожем на Юлькин костюмчик с плиссированной юбкой, и уж совсем нельзя было определить, кто в кого переселился — Юлька в Дюк или Дюк в Юльку…
Темнота окутала землю, но полоска неба вдалеке — там, на горизонте, за городом, еще светилась, словно кто-то на яркий красный фонарь накинул темный платок, понадеявшись на его черный цвет, но красный свет все равно пробивался и согревал небо. Нет, никогда в жизни Юльке не было так жаль ушедшего солнца и трех товарищей из города Эн, замученных фашистами.
Они с Дюк шли рядом по мокрому шоссе, и Глаз Бури с холма все смотрел и смотрел им вслед тревожными, распахнутыми окнами. Кому-то не спалось в этом доме на холме, где жили люди, все еще не забывшие о своих старых ранах.
