— Доброе утро Ника Валерьевна, — поздоровался со мной мужчина, и я только сейчас поняла, кто именно выбрался на берег и, уперев руки в бока, одарил меня смутно белевшей улыбкой.
— Доброе утро, Виктор Игоревич, — поздоровалась я с Зацепиным, как будто наталкиваться в четыре утра на почти обнаженных мужиков, было для меня сугубо привычным делом.
С минуту мы молчали, разглядывая друг друга, и я в который раз поразилась, до какой степени меняет человека одежда или ее отсутствие. Элегантный костюм Виктора Игоревича наверняка отдыхал в шкафу, а вместе с ним и весь скрупулезно продуманный имидж предводителя местного дворянства. И теперь, в темных обтягивающих плавках, с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами, без напоминающих пенсне очков, Зацепин больше походил на латиноамериканского мачо, чем на простого российского историка. Даже движения его изменились: стали плавными, грациозными, обманчиво расслабленными.
— Никак уснуть не мог, — Виктор Игоревич оправдательно развел руками. — Всю ночь промаялся — и вот не выдержал, купаться побежал. Как самый настоящий пионер — в тайне от вожатых. А вы тоже окунуться решили? После трудов праведных?
То, что он видел, чем мы с Егоровной занимались на задворках «помещичьего» дома, было ясно и так. Но отчитываться перед «барином» у меня в планы не входило, в чем его должны были убедить мой хмурый вид и демонстративное молчание. И, кажется, убедили. Потому что, не дожидаясь моего ответа, историк быстро миновал разделявшее нас несколько метров песчаного берега и напрямую спросил:
— Вы обучаете Силантьеву своим восточным штучкам?
— Вряд ли это можно назвать обучением, — неохотно проворчала я. — Просто показала пару-тройку приемов… Неймется ей. Видать партизанское прошлое покоя не дает — все в бой рвется бабулька.
— Партизанское прошлое, — как-то странно протянул Зацепин. — Ошибаетесь, Ника Валерьевна. Ой, как ошибаетесь. Впрочем, не только вы…
— А без намеков можно?
— Можно и без намеков. — Виктор Игоревич несколькими энергичными движениями стряхнул капельки воды, скользившие по непривычно белой коже. — Никакая она не партизанка. Наоборот. У меня в музее храниться часть немецкого архива, который из-за неожиданного наступления Красной Армии не успели вывезти или уничтожить. И есть там один документ, где черным по белому написано, что в 1941 году Степанида Егоровна Силантьева, 19** года рождения, уроженка города Ухабова была принята на должность личного секретаря штандартенфюрера СС Отто Краузе, зверстовавшего у нас до 1944 года. И верой и правдой служила немецкому рейху вплоть до освобождения нашего района советскими войсками. А потом двадцать лет в лагерях искупала предательство. Сюда вернулась уже при Хрущеве и поселилась в этом самом лесу. Старожилы ее не узнали. И не мудрено: во время войны Степаниде только двадцать исполнилось, а вернулась она сюда старой седой развалиной. Правда лесная жизнь пошла ей на пользу. Может, на самом деле приколдовывает Егоровна? Сейчас она даст фору любой своей ровеснице…
