Три черных джипа, сверкая в лучах заходящего солнца оранжево-розовыми дугами, стремительно вылетели из-за кустов и, подняв тучу пыли, затормозили у парадного крыльца. Пока их дверцы открывались, чтобы выплеснуть на землю людей, совсем недавно откликавшихся на нелепое «пацаны», а теперь стоящих из себя благородных «секьюрити», Панфилов успел выскочить на крыльцо. Он ни секунды не сомневался в том, кто именно пожаловал на его бал, не дожидаясь официального приглашения. И в том, что визит этот не сулит ему ничего хорошего.
Действительно. В лице Петра Петровича Иловского, с достоинством поднимавшегося по лестнице навстречу Панфилову, не было ни намека на это самое «хорошее». Опущенные уголки узкого рта, взгляд, даже в такую жару обдававший могильным холодом, и нетерпеливо трепещущие ноздри короткого приплюснутого носа сразу же оповестили Алексея о том, что дела его плохи.
— Добрый вечер, господин Иловский. — Ледяная вежливость Панфилова дорого ему обошлась, но чтобы догадаться об этом, нужно было иметь на руках диплом телепата. — Очень рад, что вы, несмотря на свою занятость, решили почтить своим присутствием наше скромное мероприятие.
— Гость в дом — Бог в дом, уважаемый Алексей Михайлович, — кивнул игорный воротила, гладя прямо в глаза подобравшемуся Панфилову, хоть и стоял на ступеньку ниже.
«Может, за другими гостями Бог и ходит, а за тобой наверняка сам Сатана, — мрачно подумал Алексей. — Неужели ты явился ко мне с такой помпой, чтобы всего-навсего принять мою капитуляцию? Господи, хорошо, что Пашки и Сашки сейчас здесь нет, иначе…» Он не успел додумать что «иначе», как Иловский заявил:
— Только я в твой дом, Панфилов, не войду. И танцевать с тобой не буду, ты уж извини. Хочешь спросить, а чего это он приперся?
— Хочу спросить, отчего такая честь? — холодно осведомился Панфилов, затылком чувствуя взгляды особо любопытных гостей, облепивших высокие окна. — Я ведь уже сказал, что согласен на ваше предложение. Мы могли бы обсудить детали в более подходящей обстановке.
— А я думаю, что эта обстановка и есть самая подходящая. — Иловский поднялся еще на одну ступеньку, вынуждая Алексея отступить. — Если ты помнишь, свой отказ ты имел наглость швырнуть мне в лицо в присутствии полусотни человек. Причем не последних в нашем городе. Ты унизил меня, Панфилов. И я хочу ответить тебе тем же. Ты, кажется, согласился на мои условия? Я их меняю. Свою землю ты отдашь мне даром. И подпишешь все бумаги с улыбкой на лице в присутствии прессы и заинтересованной общественности. Ну, и водокачку свою тоже на меня перепишешь. Вот такие теперь мои условия.
