И быстро затараторил на немецком, то и дело по-собачьи заглядывая в глаза старику.
«Ну точно доберман», — внутренне улыбнулся Пранфилов. А вслух произнес:
— Боюсь, любые условия, которые мог бы мне предложить столь уважаемый коммерсант, для меня неприемлемы. Сожалею, господин…
— Штольц, — буркнул переводчик.
— К сожалению, господин Штольц, я должен просить вас перевести мой отказ господину Зольдену, вместе с заверениями в моем глубоком уважении…
— Вы не хотите даже выслушать условия?
— Вы правы, не хочу.
Штольц снова повернулся к нахмурившемуся старику и разразился настоящей речью. Саша и не подозревала, что одно предложение можно переводить так долго. А в чем она была почти уверена, так это в том, что «божий одуванчик» если не говорит по-русски, то понимает почти каждое слово. Проникновенный матерный диалог остановившихся у изгороди подростков вызвал на лице старика чуть ли не одобрительную улыбку.
Пока Саша пыталась понять, что же это значит и значит ли вообще, господин Зольден тяжело поднялся и, коротко поклонившись, шаркающей походкой двинулся к выходу.
— Я надеюсь, что вы передумаете, — очень серьезно сказал переводчик, проходя мимо Панфилова, — Вы даже представить не можете от чего отказываетесь. Вот вам номер моего мобильного. На всякий случай.
Между скучавшими без дела кофейными чашками опустился желтоватый листок визитки.
— До свидания, господин Панфилов.
Штольц двинулся следом за своим патроном, и вскоре две высокие фигуры скрыли заросли еще не распустившихся «золотых шаров».
— Странные какие, — пробормотала Саша, передергиваясь от непонятного озноба. Словно рядом пронеслась лишенная твердой руки обезумевшая лошадь. Она с детства боялась лошадей…
— Странные, — согласился Панфилов, — Но сейчас меня волнует не это.
Не проронив больше ни единого слова, он направился к крыльцу, возле которого, метя некупированным хвостом красноватую пыль, извивалась в ожидании хозяйской ласки лохматая кавказская овчарка. Задумчивая Саша пригубила наконец кофе и, вертя в тонких ухоженных пальцах прямоугольник визитки, отдалась созерцанию выбеленного подступающей жарой неба.
— Ты уже неделю меня пытаешь. — Развалившийся на песке Николай, рассеянно посмотрел на меня сквозь прищуренные веки. — Про что еще вам рассказать, госпожа следователь?
— Про Зацепина, — не колеблясь, попросила я. — То, что вы с Панфиловым — одноклассники, я и сама догадалась. А вот про вашего Виктора Игоревича хотелось бы послушать. Занятный он человек. Как будто не из этого мира.
