– Но я же тебе говорила, что он совсем другой, – отозвалась Беллини, которая удивительно быстро обрела прежнее спокойствие.
– Да мне наплевать, – кипятился Визгюр, – я заявляю прямо сейчас: эта свинья больше не появится в моей передаче! Он не держит слова! Я не позволю этому скоту угробить мою передачу!
– Успокойся, – сказала Беллини своим привычным мягким, но убедительным голосом. – Все прошло не так плохо.
– Все в порядке? – спросил один из двух охранников.
– Да-да, – успокоила их дама Беллини, – у меня все под контролем. Остынь, Али.
– Я не собираюсь остывать! – пронзительно заголосил Визгюр и ткнул пальцем в меня чуть пониже портупеи. – Ты мне здесь не будешь мешаться, дружок! – Он как дятел стучал указательным пальцем по моей груди. – Думаешь, пришел сюда со своей идиотской гитлеровской формой и с такими прямо непонятными приемчиками, но я скажу тебе – в этом ничего нового, это старье. Ты – любитель. Как ты думаешь, чем ты здесь занимаешься? Придешь и усядешься на все готовое? Нет, дорогой, забудь! Если у кого-то здесь есть сторонники, так это у меня! Это моя публика, это мои поклонники, а ты иди-ка отсюда вон! Жалкий любитель, ты, и твоя форма, и твоя программа – это полное говно. Иди выступай с этой ерундой в пивную или в союз стрелков, а я тебе говорю: из тебя ничего не выйдет!
– Мне ничего и не надо, – невозмутимо ответил я. – За мной стоят миллионы немецких соотечественников, которые…
– Заткнись наконец! – завизжал Визгюр. – Это уже не передача! Хочется меня провоцировать? Не выйдет! Не получится! Меня!! Провоцировать!!!
– А ну успокойтесь, – повысила голос Беллини. – Оба. Конечно, это надо еще доработать. Тебе не помешал бы небольшой тюнинг. Но в общем было совсем неплохо. Что и требовалось – нечто новое. Теперь давайте успокоимся и посмотрим, что скажут критики…
Если в этом новом времени я когда-либо и был полностью уверен в истинности моего призвания, то именно в данный момент.
Истинный фюрер являет себя именно в моменты кризиса. Когда он демонстрирует стальные нервы, безоговорочную решимость, хотя весь мир против него. Если бы у Германии не было меня, никто не вошел бы в Рейнскую область в 1936 году[43]. Все дрожали, мы ничего не смогли бы поделать, если бы противник решился на удар. У нас было всего пять дивизий, а у одних только французов в шесть раз больше – и все же я осмелился. Никто не сделал бы этого, кроме меня, и я внимательно следил, кто в то время встал рядом со мной, обеими ногами или всей душой, с мечом в руке, бок о бок.
