Впрочем, в «повествовании» есть и вторая линия – тоже «культовская», но куда более занятная. Дело вот в чем. Пока рекомый «Сталин» топчет и приводит в дрожь писателя Надеина, а также предается на литературных страницах банальным размышлениям, написанным для него автором, про «родного Сталина» сочиняет беспомощные детские стихи один московский пионер-отличник. Он показывает стихи в школе. И – завертелось колесо! «Система» заработала, и она начинает привычно «выдувать» из вундеркинда, но не просто мыльный пузырь, а что-то вроде очередной Мамлакат. Юный пионер не без удовольствия уже ездит в составе «приветственной бригады» на «роскошном черном „ЗИСе“». Так бы, глядишь, со временем ездил и в составе какой-нибудь «правительственной делегации», но что-то дает в системе сбой… Из «повествования» не ясно, что именно. Однако, судя по времени действия, юный пиит просто лишился своей «Фелицы» – ведь реальный Сталин как раз в изображаемые дни умер! «Испортил песню», как говаривал известный герой М. Горького.
Судить же о том, как в произведении обстоит с художественностью, – в конечном итоге все-таки дело читателя. Не станем ему мешать.
«Два рассказа» Вяч. Пьецуха (Октябрь. – 1998. – № 9) – еще один шарж на реальность, художественная мотивировка которого также неясна. По правде сказать, эти творения довольно известного писателя («Паскалеведение на ночь глядя» и «Кончина и комментарии») особого читательского восторга у автора этого учебного пособия не вызвали. Обычно подобные зарисовки все-таки остаются в личной писательской лаборатории, то бишь в письменном столе. Невнятное, не имеющее четкой смысловой «фокусировки» пропагандистское иронизирование над так называемым «советским менталитетом» (которое у читателей давно навязло в зубах) и одновременно иронизирование над христианскими представлениями о грехе, смерти, воскресении, аде и рае (которое попросту не очень уместно). В первом рассказе можно усмотреть попытку пародии на какие-то дискуссии философов-материалистов, во втором, содержащем вариации на тему первого, герой по имени Иван Иванович Озеркан вопреки материализму попадает на тот свет. Но «ад» оказывается чем-то вроде пресловутого «сталинского» исправительно-трудового лагеря, за забором которого, насколько можно понять, автор поместил некую пародию на рай… Писатели, кстати, тоже томятся в аду – в аду легковесной пьецуховой иронии, ибо, как говорится в «Кончине и комментариях», «писательское занятие само по себе грешно». В случае с «Двумя рассказами» и их автором оно, пожалуй, так и есть. Кстати, потребность при всяком упоминании Бога и греха издевательски загоготать – не это ли как раз черта (и черта непривлекательная) пародируемого В. Пьецухом менталитета? Ирония, гротеск – стихии, не чуждые литературе великого Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Булгакова. Но дело, вероятно, в том, на каком уровне человек иронизирует, и в том вообще,
