Если бы, наконец, Мыслитель, менее заботясь о том, чтобы казаться оригинальным, а не искренним и правдивым, проявлял поэтому меньше готовности отвергать любой традиционный авторитет, вместо того чтобы преданно изучать извечно абсолютные принципы, сформулированные (или не сформулированные) кем-нибудь другим;
Если бы теологи, ученые и философы были такими, то XIX столетие, в самом деле, стало бы веком просвещения, а Париж — городом-солнцем.
Но, увы! Если не считать кропотливых исследователей-позитивистов, неутомимо и без всяких выводов нагромождающих на Оссу мелких констатаций Пелион скрупулезных замечаний[163]; если не считать набожных, но слепых приверженцев убивающей буквы, этих драконов священной пещеры, единственная заслуга которых состоит в том, что они сохраняют в неприкосновенности символическое сокровище навсегда закрытой для них самих догматики: что сказать о тех, кто всё еще пребывает во власти расхожих представлений?
Поскольку их амбиции ограничены тем, чтобы присвоить себе какую-нибудь чужую систему — которая, впрочем, кажется им вполне своей, — они a priori оспаривают учение своих предшественников и доводят соревнование между коллегами до самых мелочных поношений. Никто не хочет последним изобличить своего ближнего, который смотрит на вещи с неточной, ошибочной, ложной точки зрения… Так, словно бы роль синтеза состоит не в том, чтобы охватить все относительные точки зрения в одном абсолютном созерцании истины! Это и есть Высшая Наука, которую великолепно определил Спиноза, сказав, что она рассматривает предметы под знаком вечности.
Тем не менее, каким бы безнадежным ни казалось в наше время святое дело Целостной Истины, внимательный наблюдатель может заметить, наряду с симптомами разложения и смерти, другие, менее достоверные признаки восстановления и возрождения.
Всё это было предопределено. Внутри плавильного тигля от шлака отделяется благородный металл — гг новый мир в своей работе по старательной перестройке использует мельчайшие обломки мира старого, полностью разъединенного и дезорганизованного, чтобы предоставить уже готовые материалы архитекторам будущего.
Так Будущее питается Прошлым; так наша Небесная Мать[164] способствует зарождению и цветению нетленной жизни на «навозе» смерти — плодородной почве, которую удобряет вселенская «свалка» эфемерных существований, накапливающихся изо дня в день.
В далекие века, когда процветали цивилизации более грандиозные, но, прежде всего, более благородные и более сильные, чем наша — ибо они зиждились на единстве Синтеза, а на раздробленности Анализа, на здоровой и сакральной Иерархии, а не на болезненной и разлагающей Анархии; в далекие века Наука и Вера отождествлялись в едином и неделимом сиянии Тотального Сознания; Жречество и Образование шли руку об руку, открывая два различных пути к одному и тому же идеалу; и почтенные религиозные Университеты сплачивали юных учеников в изучении и почитании Истины. В конце концов, понтифик и ученый были объединены в лице учителя, которому было поручено, под именем Иерофанта
