По-видимому, он в это время давал частные уроки, что позволяло кое-как сводить концы с концами. Угождать имущим власть и деньги он не желал, а это существенно осложняло жизнь. Его заинтересовали математические труды соотечественника Фабрицио Морденте, известного геометра, изобретателя пропорционального циркуля. Бруно решил написать о нем. Морденте был в восторге. Он ожидал увидеть пересказ своих идей и похвалы в свой адрес. Но кроме этого, в диалогах Ноланца «Морденте» и «О циркуле Морденте» содержались и критические замечания. Геометр озлился. Он обвинил Бруно в плагиате, присвоении чужих открытий и славы, принялся скупать и сжигать эти две книги Ноланца, стал повсюду порочить его как вероотступника.
Ноланец в долгу не остался: он написал еще два диалога («Истолкование сна» и «Торжествующий невежда»), осмеивая самодовольного Морденте. Не имея богатого покровителя, Бруно издал эти работы за свой счет.
Конфликт с Морденте не особенно беспокоил Ноланца. Скорее забавлял. Человек, которого называли подчас «богом геометрии», оказался самодельным божком. Пройдет срок, и вспоминать о нем будут только в связи с трактатами Бруно.
Прежде чем покинуть Париж, странствующий рыцарь познания Джордано Бруно решил сразиться с местными философами во имя своей Прекрасной дамы — Истины.
В Парижском университете, как и в Оксфордском, оставался непререкаемым авторитет Аристотеля и его последователей (перипатетиков). Можно было бы оставить это обстоятельство без внимания, позаботившись об устройстве своих личных дел — далеко не блестящих. Для Ноланца это оказалось невозможным.
Не с ветряными ли мельницами вновь собирался сражаться Ноланец? Прочно укоренились педанты в университетах, чутко улавливают они преобладающие течения мысли, механически перемалывают чужие идеи. Поистине надо быть безумцем, чтобы надеяться на победу в единоборстве с этими величавыми истуканами.
Ноланец не внемлет доводам рассудка.
Требовалось послать вызов на публичный диспут-турнир. Бруно пишет учтивое письмо ректору Парижского университета Жану Филезаку. Самым деликатным образом Ноланец с благодарностью припоминает доброе отношение к себе со стороны ректора и профессоров университета. Сообщает, что намерен вскоре покинуть Париж.
«Поэтому, — пишет он, — я выставил несколько положений, которые и предлагаю на обсуждение вам, чтобы оставить по себе некоторую память. Конечно, если бы я мог себе представить, что учение перипатетиков пользуется у вас большим уважением, чем Аристотель обязан ему, я бы отказался выставить мои тезисы. Мне было бы тягостно думать, что уважение и почтение, которые я хочу вам выразить, могут быть приняты за враждебное действие и оскорбление. Но я уверен, что ваш ум и ваше великодушие благожелательно отнесутся к выражению моего почтения… И поэтому я надеюсь на благоприятное решение не только Вашего Превосходительства, но и всей коллегии. Действительно, если новые мысли меня возбудят и принудят к резким выражениям, вероятно, и в этом случае вы оставите в силе философскую свободу и свободу научного преподавания. Если неудачно буду я нападать на истину, она благодаря этому сможет лишь больше прежнего укрепиться; если я везде и у вас также воспользуюсь всем своим влиянием, чтобы в борьбе утвердить истину, такая попытка не будет недостойною столь великой академии. Но если, на что я собственно и рассчитываю, благодаря этим зародышам новой философии, обнаружится нечто такое, что потомство найдет правильным и примет, тогда именно это явится наиболее достойным вашего университета, первого в мире».
