— А все же я думаю, что это не то, что мы определили, — не грыжа, — говорил он, подходя к столу, на котором лежал под наркозом подготовленный к операции пожилой мужчина. Но, заметив настороженность в глазах помощников, профессор добавил: — Ну ладно, ладно. Вскроем и поглядим, что там такое…
Громадный круг лампы ярко освещал прямоугольник желтоватой кожи с пупком посредине. Все остальное было закрыто простынями. За этим прямоугольником — очередная тайна, которую предстояло раскрыть людям в марлевых масках, склонившимся над столом. И каждый раз ответственность, каждый раз неизвестность, каждый раз — риск! Ведь, казалось бы, человеческий организм создан природой по единому образцу. И болезни будто уже известны испокон веков, а на деле каждый человек со всем его внутренним устройством — особый. Даже в отпечатках пальцев из миллиона не найдешь двух одинаковых.
Все готово. Работает какая-то сложная аппаратура, поблескивая алюминием трубок, кранов, счетчиков. Вытянув перед собой руки, смоченные каким-то составом, профессор подходит к столу.
Я смотрю в непривычное для меня лицо Александра Александровича без очков. Он близорук и потому снимает очки на время операции. И тогда лицо его принимает выражение особой напряженности и внимания, оно торжественно и вдохновенно. Говорит он то коротко и даже с раздраженным выкриком, то весело и бодро, а если видит что-то неожиданное в процессе работы, то говорит нараспев, вкрадчиво и мягко:
— Ты смотри, смотри-и-и-и, какая здесь, оказывается, история!..
Команда профессора точная и четкая:
— Крючки!
— Зажимы!
— Пинцет, скорее! Пошевеливайтесь там…
— Прямее держи крючок, чтоб не съезжал…
А над столом, как серые голуби, порхают руки медсестер в резиновых перчатках, подавая блестящие инструменты.
Интересно в это время наблюдать за лицами ассистентов. Под марлевыми масками, за олимпийским спокойствием и выдержкой перед каждодневным процессом внедрения в область неизвестного — всегда трепет, всегда сознание ответственности, и чем талантливей врач, тем глубже это сознание.
Операция закончена. Профессор отходит от стола, предоставляя ассистентам заниматься наложением швов. Он серьезен, даже удручен. У больного оказался неоперабельный рак.
— Я чувствовал это, — говорит профессор, снова намыливая руки. — Но всегда хочется надеяться на лучшее. Вот ведь как можно ошибиться! Лечили от колита, прощупывали грыжу. А вскрыли — и вот тебе, пожалуйста!..
Он подходит к моему отцу, уже закрывшему свой блокнот для рисования.
