Первым ощущением, как ни странно, было облегчение. Не злость, а именно облегчение: выходит, это не отравление, не инфекция, а всего лишь очередная выходка Амелии. Скорее всего, она подсыпала ему в завтрак какую-то гадость, которую купила вчера в аптеке…
Почему-то у Филиппа не было ни тени сомнения, что по-серьезному она отравить его не планировала. При всех недостатках Амелии невозможно было представить себе ее в роли коварной отравительницы; в сердцах пристукнуть кого-то попавшимся под руку стулом — да, на это она способна, но хладнокровно планировать чью-то смерть — нет. Вот вывести на денек из строя, поставить в глупое положение… и впрямь, хорош бы он был, если бы его прихватило где-нибудь на улице!
Но и здесь веселого было мало…
В животе продолжало бурлить и болеть. Филипп лежал на диване, стараясь не шевелиться, лишь иногда протягивал руку к стоящему на стуле стакану и делал глоток воды — много пить было нельзя, могло снова начать тошнить. В ушах звенело, тело казалось чужим, горячим и неподъемным, со свернувшейся в самой середке, в животе, тяжестью.
Не выдержал, позвал вслух:
— Линнет…
Если бы она была здесь, то сейчас сидела бы рядом и сочувственно смотрела на него — как в тот раз, когда он въехал на лыжах в колючий куст и добрался до дому весь исцарапанный. Держала бы за руку, говорила: «Потерпи, скоро пройдет!» Или притащила бы какое-нибудь снадобье, от которого бы сразу стало легче…
Он закрыл глаза и как наяву увидел прекрасное лицо с тонкими чертами, смеющиеся глаза цвета крыжовника, рот — один уголок приподнят чуть выше другого. Наверное, она бы сейчас сказала: «Ты похож на промокший подсолнух — такой же взъерошенный!»
Так, думая о жене, Филипп и погрузился в тяжелый, похожий на болезненное забытье, сон.
Очнулся он, когда солнце уже ушло из окон. Осторожно пошевелился — вялое, покрытое потом тело слушалось с трудом, но в животе бурлило не так сильно. Да, вроде, чуть полегче…
Так же осторожно, не вставая, подтянул к себе телефон — пора и делом заняться, а для начала узнать, что там без него поделывает Амелия. Слава богу, в машине телефон есть!
На звонок ответил Дитрих, от него Филипп узнал, что госпожа баронесса посетила картинную галерею, позавтракала в «Тиффани», а последние полтора часа пребывает в «Хартунг энд Хартунг». На вопрос, что такое «Хартунг энд Хартунг», шофер с неподражаемым презрительным апломбом объяснил, что это крупнейший аукционный дом в Мюнхене.
