Она оделась, кое-как наспех причесалась и вышла из квартиры. И лишь когда замок щелкнул, сообразила, что нужно было позвонить и вызвать такси.
Ладно, что теперь говорить… Бруни огляделась — на площадке никого не было. И на подоконнике площадкой ниже — тоже.
Где же он?!
Ей стало как-то не по себе, и, перепрыгивая через ступеньку, она поскакала вниз по лестнице.
Филипп обнаружился на подоконнике первого этажа. При виде него Бруни испытала такое облегчение, чуть ли не радость, что сама себе удивилась.
Украдкой бросила взгляд на его руку — на вид вполне нормальная, правда, ладони не видно… наверное, все-таки там есть ожог.
При виде нее белобрысый не выразил ни малейшей радости, даже не шевельнулся, и лишь когда Бруни подошла почти вплотную, соскользнул с подоконника и выпрямился.
— Пойдем? — спросила она, не зная, что еще сказать.
Он пожал плечами, развернулся и шагнул к лестнице.
До дома они доехали быстро — повезло, почти сразу наткнулись на такси. Филипп всю дорогу молчал, глядя в окно; рука его лежала на колене ладонью вниз, к невозможно было рассмотреть, большой ли там ожог, а спрашивать Бруни не решилась. От его давящего мрачного молчания ей было не по себе — уж лучше бы он хамил, тогда бы нашлось, что ответить.
Вылезая из машины, он придержал перед ней дверцу, и Бруни заметила, что ладонь его заклеена пластырем. От этого зрелища ей стало еще больше не по себе.
— Рука очень болит? — не выдержав, все же спросила она.
— Себя прижги — так узнаешь… госпожа баронесса, — огрызнулся он.
Конечно, что и следовало ожидать…
С ожогами Бруни и без подобных экспериментов была знакома непонаслышке — раскаленное стекло обжигало почище любой сигареты. Она легко могла представить себе, каково ему сейчас — тут, наверное, не то что огрызнешься — взвоешь!
Поэтому, даже не переодевшись, она нашла в аптечке мазь — ту, которую обычно использовала в подобных случаях — и пошла каяться и извиняться.
Филипп открыл не сразу, мрачный, в расстегнутой рубашке, Встал, перегораживая вход.
— Чего тебе надо?
— Я… вот, мазь от ожогов принесла, — показала Бруни баночку.
Он смерил ее холодным взглядом, от которого ей сразу расхотелось извиняться.
— Тебя что, твой хахаль недотрахал, что ты опять ко мне лезешь?!
Она опешила — столько злости прозвучало в его голосе.
— Да ты что?! Я…
— Пошла вон! — Дверь захлопнулась прежде, чем она успела еще что-то сказать.
— Сволочь! Гад, мерзавец, негодяй! — заорала Бруни во всю глотку и запустила в дверь баночкой с мазью. Баночка отлетела и больно ударила ее по ноге.
