– Милый друг, забудем все! – воскликнула она, взяв девушку за руку.
Лика смущенно посмотрела в ее глаза и улыбнулась. Она внимательно обвела их обоих взглядом и решила не портить вечер – они были такие веселые: Дункан, казалось, была готова сейчас обнять весь мир. Сергей стоял рядом и лучезарно улыбался.
– Забудем! – тряхнула головой Лика. – Кто старое помянет, тому глаз вон!
– Ах, как прекрасно! – защебетала Дункан, вытаскивая откуда-то, словно фокусник, бутылку холодного шампанского, сплошь покрытую капельками. Сергей откупорил ее и разлил пенящееся вино по бокалам.
– За нашу дружбу! – провозгласила тост торжественная Айседора, и они, чокнувшись, выпили. Дункан вдруг стала беспокойно озираться по сторонам и, схватив один из своих многочисленных портретов, стоявших на туалетном столике, сказала:
– Это Вам, Лика. В знак моей дружбы и любви! Она взяла карандаш. Задумалась на секунду.
– Айседора Есенин! – выпалила она и захохотала. Ей казалось таким смешным это сочетание имен.
– Sergej, milyj, pomoch Isadora – произнесла она, вытянув губы как для поцелуя. Она помахала перед его глазами карандашом. Лика стояла в недоумении – до нее не доходил смысл просьбы Айседоры. Однако Сергей, ни минуты не колеблясь, взял руку Изадоры и стал водить ею по бумаге. Русскими буквами Айседора подписала свой портрет: «Есенина».
Удовлетворенно оглядев свою работу, она сказала:
– Michateino!
И с этими словами вручила портрет Лике.
Праздник, меж тем, продолжался. Гвалт стоял просто невообразимый. Айседора и Сергей то и дело смеялись и шутили. Дункан несколько раз кричала, что отныне ее будут звать только Есенина. Затем, чудовищно коверкая слова, произнесла: «Teper ja tolstij russkiy jena!», вызвав взрыв всеобщего хохота. Потом она взяла огромный красный шелковый шарф. Все притихли. «Я буду танцевать, товарищи!» – официальным тоном объявила Дункан, царственно вышагивая на середину комнаты.
Заиграл Шопен, и Айседора закружилась, запрокинув голову. Танцевала она в этот вечер долго и хорошо, как никогда. Шарф окутывал ее руки, как язык пламени. Она пыталась выразить в движениях всю свою страсть и любовь к Есенину. Сергей же стоял и бросал на нее из-за угла горячие удивленные взгляды. Он, не понимавший ее танцы, чувствовал ее запал и те эмоции, которые она передавала. Самозабвенно вскидывая руки, Айседора погрузилась в себя и, казалось, она здесь одна и не видит вокруг никого. Окончив, она замерла на месте и стояла недвижно несколько мгновений. Восторженная публика разразилась бешеными аплодисментами. Раскрасневшаяся танцовщица счастливо улыбалась и кланялась.
