Пиджак был словно железный. И тоже давно потерял форму и цвет. Турок Симон дал ему когда-то этот пиджак и ящик с мелочным товаром. Он ходил по домам, болтал с хозяйками, старался выбирать дома побогаче — там больше купят, знал все деревенские сплетни. Случалось даже, в карманах его пиджака звенели монеты. Он входил во двор, ставил ящик на землю, гладил собаку и ждал; слышалось шлепанье туфель, появлялась хозяйка.
Начинался долгий разговор, торговались, подсчитывали, пересчитывали, он писал цифры карандашом на кирпичном полу.
Послышался звон колокольчика. На дорогу вышел караван. Шесть ослов, два погонщика. Поравнялись.
— Добрый день.
— Добрый день.
— Вы в город?
— В город. Возьмем поклажу и на заре, по холодку, обратно.
— Ага. А откуда вы?
— Из Ла-Кортады.
— А, как же. Знаю, очень хорошо знаю ваши места. Мы там лагерем стояли.
Развязался язык у Хосе Габино. Но чувствовал он себя по-прежнему скверно.
— Только тогда я молодой был. А сейчас — старая развалина, никуда не гожусь.
Погонщики молчали.
— Нынче утром синяя муха меня укусила, помираю теперь. Посадили бы вы меня на осла, подвезли бы до города, господь вас наградит.
Хосе Габино кое-как, с помощью погонщиков, вскарабкался на первого осла, уселся — обе ноги на одну сторону.
Он ерзал, стараясь устроиться поудобнее; и нежданно под рукой почувствовал бутылку, привязанную к седлу. Хосе сжал горлышко и уже не отпускал, стал на ощупь развязывать бечевку.
День подходил к концу, светлел в последний свой час, высокий, прозрачный. Хосе Габино то и дело стонал, но говорил не умолкая.
— Не знаю, как эта тварь меня цапнула. Наверняка теперь гнилая рана будет. Мне бы настоя ящериного корня выпить.
Один из погонщиков сказал:
— Это верно. От укусов настой ящериного корня хорошо помогает. А еще надо молитву прочитать святому Хоакину. Я сколько раз видел: как прочтут молитву, рана и затянется, хоть какая.
Хосе Габино тяжело качался в седле. И все возился потихоньку с бечевкой. Толстым пальцем нащупал затычку из свежих листьев.
— Луны надо беречься, — сказал второй погонщик. — Укрывайтесь с головой ночью. Потому, если луна рану осветит, нипочем не вылечишься.
Хосе Габино сунул палец в бутылку. Поднес палец к носу. Пахло водкой. В бутылке водка!
Приближались к городку. Темные массы деревьев, собачий лай. Почти совсем стемнело.
Хосе Габино спешил, все еще распутывал бечевки.
— Я хорошо знал помещика из Ла-Кортады. Таких мулов, как у него, я сроду не видывал. А я, учтите, в скоте разбираюсь. Была у него одна мулиха, розовая, вышагивала ну прямо как барышня. Деликатная такая скотинка.
