Они сидели в небольшом уютном придорожном кафе. Играла тихая музыка. Мягкий свет слабо парил под потолком, не в силах достичь сумрачных столов и пола. Одинокий алкоголик в смокинге, положив цилиндр на стол, нервно курил, тяжело и шумно вздыхал и неторопливо поглощал одну за другой тридцатиграммовые рюмочки с водкой. Как корабль, плавал за ярко освещенным прилавком толстый обаятельный бармен в белой рубашке с бабочкой, которая с трудом сдерживала рвущееся из его груди здоровье. Он смотрел на ее светлые кудряшки, которые ореолом светились вокруг затененного лица на фоне сверкающего тысячами очаровательных бутылочек окна, и беспричинно улыбался.
— Тебя обязательно накажут!
— За что?
— Во-первых, потому что поишь шампанским несовершеннолетнюю дочь. Во-вторых, при этом ты смеешься над ней. В— третьих…
— В-третьих?
— В-третьих, несмотря на то, что уже поздно и на улице темно, ты обязательно сделаешь еще какую-нибудь глупость.
— Взрослые не делают глупости, они совершают ошибки. Кстати, большинство из этих ошибок умышленные. Может быть, я сделал уже все свои ошибки, теперь только пожинаю их плоды?
— Значит, я плод твоей ошибки?
— Ты самый прекрасный плод моей самой удачной ошибки.
— Значит, это сознательная ошибка? Выходит, что отличие взрослых от детей только в том, что они сознают, что делают?
— Наверное, не только в этом.
— Ну да. Конечно. Они значительно старше. Как это? …Их биологический цикл подходит к концу. Еще немного и они почувствуют себя дряхлыми стариками. И тогда прозвенит уже самый последний звонок. Или старость и есть этот последний звонок? Что такое старость? Это просто увядание?
— Я и это должен знать? Может быть, это мне пока еще рано пропускать через себя?
— Писатель, — она негромко и прерывисто засмеялась. — Что такое старость?
— Ты хочешь, чтобы я поведал прекрасному юному созданию, что такое человеческая осень? Напугал ее картинами бороздящих лицо морщин, раскрыл ей тайну согнутой спины и окаменевших сухожилий, объяснил секрет увядающего разума и способы глубокого маразма? Зачем? Вдруг по неразумению своему она все еще собирается жить вечно?
— Да. Я собираюсь жить вечно.
— Все мы живем вечно.
— Я уже знаю, что ты мне скажешь. Ты скажешь, что это всего лишь жалкая оболочка и что есть вечная прекрасная душа. Но я люблю эту оболочку! — она подняла тонкую руку, взмахнула ей, вытянула ноги, повела шеей. — Я обожаю эту оболочку и не хочу с ней расставаться. Она мне нравится. Я не хочу оказаться кем-то еще, мужчиной, женщиной с другим лицом или телом, ангелом с белоснежными крыльями. Я хочу всегда быть сама собой!
