Рассказы охотника | страница 47
Только вот какая с ним была беда: никак наш сорочонок не мог выучиться самостоятельно есть. Совсем взрослая птица, красивая такая, летает хорошо, а еду все, как маленький птенчик, просит. Выйдешь на балкой, сядешь за стол, а уж сорока на столе, вертится перед тобой, приседает, топорщит крылышки, рот раскрывает. И смешно и жалко ее. Мама даже прозвала ее Сироткой. Сунет ей бывало в рот творога или моченого хлеба, проглотит сорока и опять начинает просить, а сама из тарелки никак не клюет. Учили, учили мы ее — ничего не вышло, так и приходилось ей в рот корм запихивать. Наестся Сиротка, встряхнется, посмотрит хитрым черным глазом на тарелку — нет ли там еще чего-нибудь вкусного, да и взлетит на перекладину под самый потолок; или полетит в сад, на двор… Она всюду летала и со всеми была знакома: с толстым котом Иванычем, с охотничьей собакой Джеком, с утками, курами; даже со старым драчливым петухом Петровичем сорока была в приятельских отношениях. Петух всех на дворе задирал, а Сиротку не трогал. Когда клевали куры месиво в корыте, сорока всегда тут же вертится. Вкусно пахнет теплыми мочеными отрубями. Хочется сороке позавтракать в дружеской куриной компании, да ничего не выходит. Пристает Сиротка к курам, приседает, пищит, клюв раскрывает — никто ее покормить не хочет. Подскочит она и к Петровичу, запищит, а тот только взглянет на нее, пробормочет: «Это что такое!» и прочь отойдет. А сорока попрыгает, попрыгает по двору, в конюшню слетает, заглянет к корове в стойло — все сами едят, а ей опять приходится лететь на балкон и просить, чтобы мы ее из рук покормили.
Вот однажды некому было с сорокой возиться. Целый день все были заняты. Уж она приставала, приставала ко всем, никто ее не кормит.
Я в этот день с утра рыбу на речке ловил, вернулся домой только к вечеру и выбросил на дворе оставшихся от ловли червей — пусть куры поклюют.
Петрович сразу приметил добычу, подбежал и начал кур сзывать: ко-ко-ко-ко! ко-ко-ко-ко! А куры, как назло, куда-то разбрелись, ни одной на дворе нет. Уж Петрович прямо из сил выбивается, зовет, зовет, потом схватит червяка в клюв, потрясет им, бросит и опять зовет. Такой учтивый, ни за что первый съесть не хочет. Даже охрип, а куры все не идут.
Вдруг откуда ни возьмись — сорока, подлетела к Петровичу, растопырила крылья и рот раскрыла: покорми, мол, меня.
Петух сразу приободрился, схватил в клюв червяка, поднял и трясет им перед самым носом сороки. Та смотрела, смотрела, потом цоп червяка — и съела. А петух уж ей второго подает. Съела и второго и третьего. А четвертого Петрович сам склевал.
