Александр Радищев — бывший коллежский советник, лишённый орденов, патентов на чины, слушал торопливый голос председателя суда. В словах приговора звучала правда, единственная правда суда о нём и его книге «Путешествие из Петербурга в Москву». Он принимал её твёрдо и спокойно. Разве мог он воспринимать эту правду по-иному, показать себя другим? Писателю, восставшему против губительства и всесилия, должно было остаться мужественным и непреклонным.
Суд, спешивший объявить Указ Екатерины II, тут же в губернском правлении привёл приговор в исполнение. Преступник внушал судьям непонятную боязнь: он казался сильнее их. Радищев гордо принял последнюю процедуру монаршего правосудия — сам протянул руки солдатам, чтоб они надели на него кандалы.
И пока молчаливые и оробевшие солдаты бренчали цепями, Радищев думал о том, что смертная казнь, заменённая ссылкой в Илимск, была определена императрицей, как более мучительное и страшное наказание за его преступление. Она предпочла смерти мгновенной — медленную смерть, увядание жизни с оковами на руках в сибирской ссылке. Императрица ошиблась. Она слишком плохо знала душу русского человека. Писатель, для которого смыслом всей его жизни было — избавление человечества от оков и пленения, в борьбе своей, как в благодатном роднике, черпал мужество и стойкость.
Когда солдаты надели кандалы, Радищев почувствовал, как у него пересохло в горле, и ему захотелось пить. Билось сердце. Он боялся, чтобы не наступил очередной приступ болезни и не случился припадок. Резкие удары сердца отзывались в голове, словно сжатой тисками.
Радищев обвёл глазами судей. Ему хотелось сказать им, что тот, кто делает вид, что проникает в сердца человеческие, должен знать, что ни заточение, ни ссылка не могли сломить и не сломят его убеждений: он уходит в Сибирь прежним поборником свободы, врагом рабства и самодержавия. Но Радищев лишь вскинул руки, забренчав оковами, быстро зашагал к дверям.
…Арестантский возок прогромыхал по набережной, разбивая колёсами пузырящиеся лужи, и задержался возле разведённого моста через Неву. По реке проходили суда и баржи. Радищев видел их сквозь небольшое решётчатое окошко возка. Мысли его отвлеклись. Быть может, баржи шли из Вышневолоцкого канала с хлебом и товарами для столицы, те самые баржи, которые он некогда видел в Вышнем Волочке, думая тогда о богатстве своей страны и тяжкой судьбе её жителей.
Александр Радищев припал лицом к железным прутьям решётки. Он прощался с родным Санкт-Петербургом — столицей огромной и многострадальной России. Больше всего ему хотелось в эту минуту взглянуть на детей, на Елизавету Васильевну и сказать им что-то тёплое, приветливое и утешительное.
