Императрица взвешивала всё, что могло найти отзвук в общественном мнении Европы и здесь, в России. Она ещё играла роль просвещённой монархини, хотя это удавалось ей всё реже и реже.
Воронцов смолк. Он ожидал, что скажет Екатерина. Она спросила:
— Скажите, граф, истинно ли заблуждение автора зловредной книги исходило от того, чтобы прослыть смелым писателем?
Свободолюбие Радищева сильно встревожило императрицу. Запуганная крестьянским восстанием Емельяна Пугачёва и революцией во Франции, Екатерина усматривала в Радищеве бунтовщика хуже Пугачёва. В его книге императрица видела выпад против себя.
Императрица невольно вспомнила, как впервые, открыв страницы «Путешествия», стала читать эту книгу, полную самых дерзких, самых смелых слов, направленных против самодержавной власти и крепостничества о России. Это был боевой призыв к новому бунту, к новой крестьянской смуте. Она и не заметила, как её шалость с вольностью зашла слишком далеко и стала опасна для государства и прочности царского престола.
Её глубоко возмутил описываемый в книге сон, в котором царь, прозрев, вдруг понял притворные ласки жены, чувствующей к нему отвращение. Не был ли то прямой намёк на её личную связь с светлейшим князем Григорием Потёмкиным, к которому она уже охладела?
— Всещедрая государыня, кающийся перед царицей, кается перед богом…
Тщеславная немка поспешила принять решение. Она величаво потянулась рукой к колокольчику на столе и позвонила. Тотчас же на коротких ногах вкатился Храповицкий.
— Уведомьте графа Якова Александровича, чтоб снарядил курьера с повелением снять оковы с Радищева…
Воронцов прижался холодными губами к пухленькой руке императрицы. Храповицкий легко выскользнул из комнаты.
Екатерина вздохнула. На лице её отразилась минутная жалость. Но это было не всё. Ей хотелось теперь добиться от Воронцова того, что её интересовало.
— Скажите, граф, — начала Екатерина, — не сделана ли была ему мною какая обида, что он вознамерился сочинить свою злую книгу?
Глаза её наполнились густой синью. Она допытывалась и хотела услышать от графа, что же заставило Радищева написать такое сочинение. Императрица была слишком, самолюбива и не забывала обид, нанесённых ей.
Александр Романович не мог ответить положительно. Он понимал, что идейный подвиг Радищева нельзя было объяснить никчёмной игрой самолюбия. Не потому он написал свою книгу, что не имел входа в чертоги её величества. Радищев всегда был честным человеком в глазах Воронцова, и граф не сомневался в идейной чистоте его подвига. Воронцов знал, что великие освободительные идеи Радищева были неприемлемы и возмущали Екатерину, не мог их разделять и он. Охваченная страхом перед революцией, императрица представляла себе всю опасность от распространения его книги, понимал это и граф. И если сейчас Екатерина уступила просьбе Воронцова, то исходила она не из человеколюбия к автору книги. Иные побуждения руководили её поступком.
