-- Вы сердитесь на старого Мэта, а он только и думает о вашем благе и делает из-за вас тысячу глупостей,-- заискивающе сказал он. -- Я вовсе не сержусь. -- Нет, сердитесь.
-- Так вот же вам! -- Она быстро наклонилась и поцеловала его.-- Как я могу сердиться на вас, когда я помню Дайю!
-- Ах, Фрона, дорогая, как хорошо, что вы это говорите. Лучше топчите ногами, только не смейтесь надо мной. Я готов умереть за вас или быть повешенным, только бы вы были счастливы. Я способен убить человека, который причинит вам хоть малейшее огорчение. Я готов пойти за вас в ад с улыбкой на лице и с радостью в сердце.
Они остановились у дверей ее дома, и она благодарно пожала ему руку.
-- Я не сержусь, Мэт. За исключением моего отца вы единственный человек, которому я позволяю говорить со мной в таком тоне. И хотя я люблю вас теперь больше, чем когда-либо, я все же очень рассержусь, если вы еще упомянете об этом. Вы не имеете на это права. Это касается меня одной, и вы поступили нехорошо.
-- Что предупредил вас об опасности? -- Да, если хотите. Он глубоко вздохнул. -- Что вы хотите сказать? -- спросила она.
-- Что вы можете заткнуть мне рот, но не можете связать мне руки.
-- Но, Мэт, дорогой мой, вы не должны! Он пробормотал что-то невнятное.
-- Вы должны обещать мне, что не будете ни словом, ни делом вмешиваться в мою жизнь. -- Не обещаю. -- Но вы должны.
-- Нет. И, кроме того, становится холодно, и вы отморозите себе ваши маленькие розовые пальчики, помните, я вынимал из них занозы, когда вы жили у Дайи? Ну, марш домой. Фрона, девочка моя, спокойной ночи.
Мэт довел ее до порога и ушел. Дойдя до угла, он внезапно остановился и уставился на свою тень на снегу.
-- Мэт Маккарти, ты дурак, каких свет не рожал! Слыханное ли это дело, чтобы кто-нибудь из Уэлзов не знал, что ему нужно? Разве ты не знаешь эту породу упрямцев? Эх ты, несчастный нытик!
И он двинулся дальше, продолжая ворчать себе под нос. Каждый раз, как его воркотня доносилась до волкодава, бежавшего за ним по пятам, собака настораживалась и показывала клыки.
ГЛАВА XVII
-- Устала?
Джекоб Уэлз положил руки Фроне на плечи, и в глазах его отразилась вся любовь, которую не умел передать его скупой язык. Елка и шумное веселье, связанное с ней, были окончены. Приглашенные на праздник ребятишки вернулись домой, замерзшие и счастливые, последний гость ушел, и на смену сочельнику приходил первый день рождества.
Фрона радостно посмотрела на отца, и они уселись в широкие удобные кресла по обеим сторонам камина, где догорали дрова.
