И только когда ее подлости, коснувшись меня, выстроились в цепочку, я вспомнил обо всем.
И это все — было уже в прошлом…
…А карьера Бау шла своим чередом; и я гордился ей, потому что к ее успехам имел не самое непрямое отношение.
И однажды она по окончании очередных оплаченных мной курсов сообщила мне:
— Послезавтра держите за меня нос в чернилах.
— Что случится? — спросил я.
— Будет решаться вопрос о назначении меня директором торгового центра.
— Обязательно буду ждать твоего звонка.
Через день я весь день не находил себе места, переживал за нее.
И вместе со мной переживали мои друзья.
А день шел и постепенно сменился вечером.
Она не звонила, и я думал: «Решают… Отмечают ее назначение…»
А потом, когда вечер сменился ночью, и этой ночи прошла большая часть, я понял: она уже не позвонит.
Наутро мне позвонил Гриша Керчин:
— Ну как? Твоя Бау стала директором?
— Не знаю.
— Как не знаешь?!
— Она забыла мне сообщить, — проговорил я, и в ответ услышал молчание своего друга.
— Почему молчишь, Гриша?
Гриша помолчал еще немного, а потом сказал:
— Ну и суку ты пригрел на своей душе…
…Она поступила со мной подло; и хотя я еще какое-то время продолжал с ней встречаться — ненависть к ней бросила в меня пригоршню семян.
Я стал понимать, что ее подлость оказалась больше ее красоты.
…Так они и жили целых два года, долго и счастливо.
Позоря и друг друга, и самих себя.
Он — тем, что его женщина была одета хуже всех, она — тем, что согласилась лечь с этим ничтожеством в постель.
Бау несла свой позор, не понимая этого, и потому беззастенчиво.
Она не то чтобы глупела — опускалась до его уровня.
Впрочем, то, что происходило с ней с тех пор, как в ее жизни появился Вова-из-Кубинки, было уже не опусканием, а обвалом.
Расти можно в самых разных направлениях.
Падать можно только вниз…
…А потом мы расстались — она исчезла — ушла, не только не поблагодарив меня за все то, что я для нее сделал за многие годы, которые я тащил ее на себе, но даже не попрощавшись со мной.
А чуть позже от торгового центра в моем примосковье исчезла и ее машина — она стала директором магазина, название которого перечеркнуто пешеходной дорожкой в каких-то бессчетных четных Горках…
…Иногда женщины поступают подло, и мужчины, наверное, должны прощать им это.
Я не простил.
И картину «Нежность» я начал писать с нее, продолжил по памяти, а окончил с совсем иной женщиной.
Мое прощение или непрощение — дело личное; картина — дело общественное…
…Постепенно в моей памяти ее образ потерял реальные очертания. Бау становилась женщиной без образа.
