— Вообще-то, ему есть чем гордиться.
— Чем? — не понял я.
— Рогами от тебя…
…До мысли о том, что для мужчины унизительно делить женщину с ничтожеством, иногда бывает еще очень далеко…
— …Мой Вовочка, конечно, видит во мне недостатки, но говорит, что я — лучшая на свете, — сказала Бау, в очередной раз напомнив мне о существовании этого оболтуса; и я в очередной раз ничего не ответил…
…Но как-то спросил Ивана Головатого:
— Как по-твоему, для женщины хорошо встретить мужчину, видящего ее недостатки, но считающего ее лучшей?
Иван — поэт, и ответы у него — соответствующие:
— Для женщины хорошо встретить мужчину, не видящего ее недостатков…
…Впрочем, глупый человек бывает так глуп, что от своей глупости не терзается.
Учиться Вова так и не пошел — посчитал, что ума ему хватает без учебы.
Тем, кому не хватает ума развивать свой ум, остается одно — развивать свою глупость.
И первое, что он сделал — нацепил на шею православный крест из турецкого золота, которое золотом, собственно, не было.
Впрочем, и крест на Вовиной шее не был православным, потому что Нового Завета Вова не читал, так как вообще читал мало, и потому он оказался таким же не нужным православию, как и православие ему.
Когда глупость свела Бау с Вовой, первое, что предложил ей Вова, это обвенчаться.
И она рассказала мне об этом:
— Правда здорово, дядя Петя.
— Попроси его, — сказал я, — пусть он перечислит тебе десять заповедей и вспомнит семь смертных грехов.
Если он этого не сможет — венчаться будет не здорово, а смешно…
…Я давно заметил, что о Боге больше всего рассуждают те, кто не сумел освоить школьную программу.
Мне трудно себе представить, но я понял бы человека обладающего обширными знаниями, но считающего, что знания не способны объяснить окружающее происходящее — и оттого обращающегося к Божьим свершениям.
Но когда о Боге говорит человек, не помнящий, что такое логарифм, таблица Менделеева или генетика, мне становится смешно и грустно одновременно…
…Как-то на московской набережной я разговорился с казаком, поигрывающим, наверное, настоящей саблей и позвякивающим орденами, нарезанными из жести консервных банок:
— Мы — Божьи воины, — сказал мне казак, — будем учить зарвавшихся москвичей Божьей истине.
И я решил уточнить его ориентированность в мироздании:
— А что такое синус?
— Наверное, гадость какая-нибудь, — казак поморщился, в душе прокляв москвичей, разносящих по миру моральную заразу. И я не стал развращать его переокрепший разум, упростив разговор до максимума:
