…Я писал с этой молодой женщины картину под названием «Верность».
И мне было очень интересно это делать.
Хотя то, как я работал — как-то не вспоминалось.
Возможно, потому, что самая неинтересная часть интересной работы — это работа…
…А потом наступил вечер.
Садясь за столик пробовать приготовленный мной омлет, Элия, накинув мою рубашку на плечи, сказала:
— Знаешь, общежитие мне дадут только завтра.
Я, конечно, могла бы переночевать на вокзале, но, если я не стесню тебя на одну ночь… — она завершила фразу многоточием, и ее слова были произнесены ненастойчиво и без всяких претензий.
Эти слова не вызвали моего удивления, может быть, потому, что в душе я надеялся и рассчитывал на то, что они будут произнесены.
Хотя и не знал — на что, собственно, я рассчитываю.
И я соврал бы себе, если б сказал, что хотел, чтобы эта женщина побыла у меня только потому, что мне так легче было писать картину.
— Конечно, — ответил я. И прибавил на не всякий случай:
— И можешь быть уверена в моей интеллигентности, — еще не зная того, что наутро Элия припомнит мне эти слова.
А тогда, вечером, она сказала, улыбнувшись:
Я останусь у тебя, и ты расскажешь мне о реформах Гайдара и Чубайса.
Она осталась, и нам пришлось начать с Адама и Евы.
Так что к реформам Гайдара мы перешли только под утро.
Когда «ускорение» и «гласность» были уже в прошлом…
…Если задумаешься над тем, чем является жилище Гименея, то сразу поймешь, что это не дворец.
Дворец для его жилища излишне бомбобезопасен.
И не шалаш — шалаш слишком некомфортен.
Скорее всего, жилище Гименея это бунгало на береге теплого моря.
И, видимо, с порога этого бунгало Элия, последний раз блеснув глазами из-под сходившихся ресниц, прошептала мне несколько слов…
…Получилось все так.
Мастерская у меня не большая, и кровать, естественно, в ней единственная.
Когда я постелил ей постель, а для себя стал надувать матрац на пол, Элия, уже забравшись под одеяло, протянула мне руку:
— Иди уж сюда… Оккупант…
…Наши небеса пришли в соприкосновение…
— …Слава богу, — прошептала она наутро, улыбнувшись мне, — что в постели ты обходишься с женщиной не как интеллигент, а — как мужчина.
Я промолчал и не стал вступаться за интеллигенцию, хотя, по-моему, — интеллигентность это не извращение…
— …Хорошо, что ты не предложил нам стать друзьями, — проговорила Элия чуть позже; и мой ответ ей, думаю, был правильным:
— Мужчине дружить с красивой женщиной — значит не видеть того, что она красива…
…Но оккупантом Элия Вита продолжала меня называть все то время, что было отпущено нам в эту осень.
