— Я уже учусь в двух универах на заочке: на экономическом и юридическом, — сказала она; и мне ничего не оставалось, как подумать: «Ну, что же, только умные умнеют…»
И чуть помолчав, я сказал:
— Не волнуйся.
Если я не сумею придумать что-нибудь сам, мы с тобой вместе что-нибудь придумаем…
…Нам обоим предстояло пройти по территории ее жизни, которая была и территорией ее мировоззрений; и выходило так, что в этом путешествии мы оба оказались первооткрывателями — хотя территория эта формировалась ей одной.
Я не имел права ограничить ее взгляды на жизнь своими взглядами, а должен был просто попробовать дать событиям и явлениям, формировавшим ее, те названия, которые считал правильными.
Возможно, что в чем-то я ошибался, но мое стремление не дать эпохе возможность обыдлить эту ставшую мне не чужой девушку было искренним.
А еще я не хотел, чтобы эта девочка стала обывателем…
…Однажды, не помню уже, по какому поводу, мы заговорили об обывателях с критиком Галей Галкиной, с которой мы если говорим, то всегда спорим, а если не спорим, значит, не разговариваем.
Она сказала что-то вроде того, что обыватели меня не поймут, и я ответил ей:
— Обыватели — это те, кто думает, что на них прогресс закончился.
Они готовы остановиться на том, что есть.
Обыватели не бывают первопроходцами; кстати, настоящими художниками они тоже не бывают.
Галкина спросила:
— Почему же тогда их так много?
— Потому что обывателем быть удобней всего.
— Ты против обывателей?
— Обыватели — балласт эволюции, — сказал я, думая, что ставлю в нашем споре последнюю точку, но последнее слово осталось все-таки за Галей:
— Понятно.
Они спасают эволюцию от постоянных опрокидываний вверх тормашками…
…Энн сумела строить свои вопросы так, что ее одетые в слова вопросы временами увлекали меня даже больше, чем ее обнаженные коленки.
И своими вопросами она выстраивала мои собственные мысли по ранжиру.
Но пока вопросы предстояло задавать мне.
— Откуда ты? — Это был самый простой из вопросов, которые я мог и должен был задать.
Энн поднялась с дивана и, в нелишний раз продемонстрировав мне свои длинные ноги, подошла к стеллажу, на одной полок которого стоял глобус.
Это напоминание о том, что Земля все-таки круглая, служило мне для того, чтобы крестиками отмечать те города и страны, куда уезжали мои картины.
Она взяла глобус в руки и, не дав этой маленькой Земле обернуться вокруг своей оси, ткнула пальчиком в одну точку.
Даже из-за стола я увидел, что эта точка находится на Белом море, а была она ближе к Мурманску или Архангельску — уже не играло никакой роли.
