«Что может подавить Дину? – спрашивала я себя. – Что может ранить ее настолько, что она прекратит задирать нос, перестанет быть выскочкой?» Если поставить себя на ее место, она превосходила меня в двух вещах: у нее был парень – даже два парня! – и она наверняка опять собиралась блистать на приближающемся балу.
Отбить у Дины Никиту я не сумела бы ни при каком раскладе. В этом плане я была реалисткой. Меня выворачивало при одной мысли о том, чтобы присесть к парню на колени, откровенно заигрывать с ним, хихикать и жеманиться… Фу, какая гадость! А что, если он захочет еще и поцеловать меня?..
Вопрос с поцелуями – это отдельная тема. Упрекайте меня в излишней чопорности, считайте старомодной – мне плевать. Я не понимала, что может быть прекрасного в поцелуях. Вот в садике мальчики с девочками не целуются же и прекрасно себя при этом чувствуют! Ну или, к примеру, не целуются же братья с сестрами, и это не мешает им любить друг друга. Да даже просто друзья не целуются! А ведь порой жить друг без друга не могут.
Было и еще кое-что, повлиявшее на мое отношение к поцелуям, я вполне отдавала себе в этом отчет. В детстве, когда мы как-то вечером смотрели с мамой телевизор, на экране мужчина принялся целовать женщину. Вернее, это мама смотрела телевизор, а я во что-то играла и время от времени поглядывала на экран. Заметив, что я пялюсь на то, как двое целуются, мама воскликнула: «Отвернись!» – и я покраснела, опустив глаза и поняв, что застала нечто постыдное.
В другой раз телевизор смотрела уже бабушка. Случилось примерно то же самое, что в случае с мамой, только оценка бабушки была еще более уничтожающей. Едва на экране соприкоснулись губами мужчина с женщиной, бабушка покривилась и невольно заметила: «Опять лижутся!» – так я поняла, что поцелуи сопровождаются еще и обильным слюнообменом.
Так вот, если бы мне каким-то чудом удалось отбить Никиту у Дины, то как, скажите на милость, мы смогли бы с ним поцеловаться? Это же уму непостижимо! Мне пришлось бы перешагнуть через себя, а к этому я была не готова. Позволить парню целовать себя – для меня это было все равно что присутствовать на вскрытии лягушки. Да-да, так же мерзко и скользко.
И ладно бы еще какому-то другому парню – на вскрытии лягушки еще никто не умирал. Но Никите! Никите! Мое первоначальное впечатление о нем как о первом в классе красавчике, напоминающем русского былинного богатыря, давно уже сменилось на резко негативное. У него, к примеру, были пухлые губы, всегда красные и потрескавшиеся, будто воспаленные от простуды. У него был яркий аллергический румянец на щеках, отчего казалось, что его щеки густо намазаны румянами.
