Государь встречал их всех на пороге своего кабинета. Самолично завёл внутрь первого из троицы арестованных (им оказался кассир Рыбкин), а все остальные, включая и самого генерал-фельдмаршала), остались ждать за дверью.
Первые пять минут прошли в томительном молчании. Государь изучал, а точнее поедал глазами Рыбкина. Можно сказать, что не поедал глазами, а чисто испепелял своим огненным взором.
И вот, когда Рыбкин, фигурально выражаясь, превратился в жалкую горстку пепла, Николай Павлович и заговорил:
«Ну, что скажешь, бывший надворный советник Рыбкин?»
Тот вжался в стену и молчал.
«Сладко тебе жилось, поди? В золоте купался?»
Рыбкин решился открыть рот и жалко промямлил:
«Ваше Величество я ведь не по своей воле-то… заставили меня…».
Государь зычно и как-то очень уж демонически захохотал и молвил потом:
«Рыбкин… Рыбкин… А присягу ты государю своему, то бишь мне, давал? Давал, али нет, я спрашиваю?»
Рыбкин совсем уже вжался в стену и жалко пролепетал, весь содрогаясь от ужаса:
«Давал».
И тут Николай Павлович просто зарычал:
«Так ты не токо изменил присяге, ты изменял ей многократнейше. Изменял, почитай, целых два десятилетия? Да за это и повесить мало!»
Казалось, кассир Рыбкин вот-вот грохнется без чувств, но он продолжал жалко, но упорно лепетать:
«Да, государь, я же не по своей воле…».
Николая Павловича это лепетание вдруг стало страшно раздражать. Он близко приблизился к Рыбкину и крикнул ему прямо в лицо:
«Кто же это тебя заставил?»
Рыбкин, находившийся уже на грани полного обморока, прошептал:
«Ваше Императорское Величество, да начальник мой и заставил…».
«Начальник…» — государь уже совершенно был вне себя, в состоянии наиполнейшего бешенства, ну вылитый Павел Петрович, только не курносый:
«Да у тебя же только есть начальник, мразь ты этакая, это я, я, твой император… Понимаешь ли ты это, подлец… Ежели ты кого и обязан слушаться, так меня. Гадина, это мне ты давал присягу, а не директору канцелярии. Мне давал, мне и обязан всегда повиноваться. Мои интересы блюсти. Согласен? Заботиться об моих раненых и инвалидах, жертвующих жизнию для защиты моей империи. Согласен, гнида?!»
Но Рыбкин ничего не ответил государю: он-таки хлопнулся в обморок.
Увидев это, Николай Павлович тут же сел за письменный стол и углубился в чтение каких-то бумаг. На распростёршегося на полу Рыбкина он и не глядел.
«Очнётся — продолжим, а не очнётся — туда ему и дорога», — сказал государь вслух.
Прошло минут с пятнадцать. Рыбкин открыл один глаз, а потом и второй. Допрос был продолжен.
