Конан стоял в коридоре один, рядом с тремя мертвецами. Он удобнее взял меч и направился в таинственную комнату. Дорогие шелковые драпировки покрывали стены, и повсюду стояли обтянутые шелком диваны с шелковыми подушками. Из-за тяжелой позолоченной ширмы на киммерийца смотрели глаза.
Конан обмер, зачарованный холодной классической красотой лица — красотой, заказанной смертным. Ни слабость, ни сострадание, ни жестокость, ни доброта, ни какое-либо иное человеческое чувство не отражались в чертах. Этот лик мог бы быть маской бога, созданной рукой художника, если бы в нем не угадывалась жизнь — ледяная, чуждая жизнь, какой Конан никогда не знал и постичь которую был не в состоянии. Он мимоходом подумал: насколько совершенным должно быть укрытое за ширмой тело, если лик блистает такой неземной красотой.
Но он мог разглядеть только изящной формы голову, которая слегка покачивалась из стороны в сторону. Полные губы раскрылись и выговорили одно-единственное слово, звенящее и вибрирующее, как колокольчик затерявшегося среди джунглей храма в далеком Кхитае. Оно принадлежало чужому наречию, забытому еще до того, как царства людей поднялись в своем блеске и величии, но Конан знал, что оно означало: «Подойди!»
И киммериец повиновался — с отчаянным прыжком и свистящим ударом меча. Нечеловечески прекрасная голова слетела с плеч, ударилась о край ширмы и откатилась в сторону.
По спине Конана заструился нот, ширма затряслась от содроганий тела. Несчетное количество раз видел киммериец, как умирают люди, но он и не подозревал, что агония может быть такой чудовищной, с такими неистовыми корчами и содроганиями. Ширма ерзала, качалась и наконец опрокинулась с грохотом к ногам Конана. И тогда киммериец смог увидеть того, кто за ней скрывался.
Теперь и его самого охватил ужас. Он со всех ног бросился прочь и не останавливался ни разу, пока башни Нумалии не исчезли далеко-далеко позади. Мысль о Сете и детях Сета, которые когда то владычествовали на земле, а теперь дремлют в своих мглистых гробницах под темными пирамидами, была гораздо страшнее любого кошмара.
За позолоченной ширмой лежало не человеческое тело, а сверкающее, с вернувшееся кольцами туловище огромной змеи.
Башня Слона
© Перевод Е. Хаецкой.
1
Коптящие факелы бросали лишь хмурый свет в «Прожорливой глотке», где кутили, справляя свои ночные карнавалы, воры Востока. В «Глотке» они могли шуметь и пьянствовать, сколько их душе угодно, ибо почтенные граждане избегали бывать в этом квартале и ночные сторожа, подкупленные не совсем чистыми деньгами, не перегружали своим вниманием данный район. По узким, немощеным переулкам, мимо дурно пахнущих куч нечистот и вонючих луж бродили, качаясь, орущие, буянящие пьяницы. Сталь вспыхивала в тени, где был слышен пронзительный смех женщин и шум стычек. Свет пробивался из разбитых окон и широко распахнутых дверей. Запах перегара, и потных тел сочился из этих дверей, звон кружек, стук кулаков по неструганым доскам столов и — как удары в лицо — разрозненные отрывки непристойных песен.
