— Как на могильной плите! — передернул плечами впечатлительный Борята. — Кажется, что сейчас разверзнется дыра и оттуда полезут мертвяки.
— Не полезут, — успокоил приятеля Дар. — Звездолетам больше тысячи лет, они законсервированы, никого там внутри нет и не было.
— Все равно неприятно.
— Мне тоже неловко, — признался чистодей. — Хотя я при этом понимаю, что мы ничего дурного не делаем и чужого не берем.
— Есть! — заявил Скиба, приникший к окулярам. Отодвинулся, уступая место Малху.
Дар снова сосредоточился на гиперзрении, и перед ним медленно протаяло в глубину сложно организованное пространство древнего космолета.
Кольцевые коридоры.
Шахты, колодцы.
Шпангоуты, осевые балки, несущие конструкции, желоба, трубы.
Вереницы помещений самого разного размера и разных форм, пустые и заполненные каким-то оборудованием.
Мощный агрегат на самом дне конуса — генератор свертки пространства в «струну», или «дыробой», как называли его между собой космонавты.
Гравидвигатели, энергокран, высасывающий энергию из вакуума.
Яйцеобразное сооружение в центре космолета, напоминающее человеческое сердце, — кокон-рубка.
Конусовидный зал на самом верху — зал визинга. Он был темен и пуст. А вот в «сердце» космолета пульсировали жилочки электрической энергии. Одна из них достигала махины энергоустановки, которая еще служила источником жизни уснувшего монстра.
— Да, этот левиафан стоит вскрыть, — выпрямился Малх, радостно потер руки. — Он законсервирован и закрыт. Очевидно, его оставили в резерве, но так и не воспользовались. Что посоветуешь, княжич?
— Попробую открыть вход, — сказал Дар. — Если только инк не запрограммирован на самоликвид. Вы пока пройдитесь по другим могильникам, а я тут посижу, поколдую.
— Какой следующий?
— Вон тот, крайний слева, в форме полушария, — показал молодой человек. — Потом кольцевой, заросший мелколесьем.
— Можно, я останусь? — попросил Борята.
— Нет, ты будешь мешать, — отрезал Дар.
Разочарованный приятель полез в кабину летака, неф взлетел, похожий на речного ската.
Дар еще раз прошелся по гладкой, бликующей в лучах солнца округлой поверхности, привычно настраиваясь на вхождение в особое состояние немысли, сел в позе лотоса, лицом к северу, и закрыл глаза.
Все природные шумы: посвист ветра, шум леса, крики птиц — истончились до тусклого шипения, отдалились, исчезли. Вслед за ними растворились в костях черепа и тканях тела еще более тонкие звуки — скрипы, свисты и вибрации крови, мчавшейся по сосудам. В голову чистодея вошла всеобъемлющая, космическая тишина, позволяющая услышать движение атомов и молекул.
