Роза не шевелилась. Казалось, даже дыхание остановилось. Сквозь стекло столба она видела странную женщину, жмущуюся в кресле. Женщина встала, помедлила. Взяла пустую чашку, прихрамывая, побрела на кухню:
– Ну что ж, я выпью еще воды и пойду. Большое спасибо, что согласились меня принять. И… чашку я оставлю на столе. Но прежде… может, у вас все-таки есть пластырь?
Ушла на кухню. Крик:
– Крыса! Здесь крыса!
Все кричит. Стук разбившейся посуды. И снова звон, громче разлетающегося в стороны стекла.
С рычанием Роза вырвалась из своего прозрачного столба.
Темнота. Пронзительная тьма.
Тело не слушается, будто разломлено надвое.
И вся королевская конница, и вся королевская рать не могут Шалтая, не могут Болтая, Шалтая-Болтая собрать…
Кто это читает? Бабушка? Дрожащий старческий голос…
Спи-засыпай, доченька. Спи, уже поздно, ночь на дворе.
Потянулась. Белым жаром окатила боль.
Она лежала на спине, голова вывернута вбок Вдох. Выдох. Грудь точно стянута обручем. Ребра сломаны.
Мама-мамочка-помоги-мне.
Ускользнула. Как приятно. Седая старушка. Белые волосы стянуты в пучок на затылке.
Господь к себе призывает. Невеста Господня.
Вынимает заколки одну за одной. Рядком кладет на стол. Волосы длинные, редкие. Падают на бабушкины плечи. Прямо на глазах Ингрид старушка обращается в ведьму. Ведьму из черничного леса. Из пряничного домика. Тянет костлявые пальцы.
Что с тобой, деточка?
Что со мной? Где я?
Лежу все тут же. Шевельнуть рукой. Не могу. Будто гиря вместо руки. Вместо обеих рук.
Землетрясение? Ослепла? Ничего не видно. Глаза открыты.
Кончиками пальцев. Пощупать.
Боже, Боженька, куда же я попала?..
Кухня в крови, пятна на стене, повсюду.
Осколки фарфора. Среди осколков – недвижно, распростав безжизненные…
Роза быстро захлопнула дверцу, схватила коврик. Накрыла. Опустилась на колено, подняла еще теплое тельце. Голова болтается. Длинный хвост повис. Кровь и какие-то сероватые подтеки.
– Нэлья, – прошептала она. – Нэлья…
Но всё. Слишком поздно. Почувствовала, как затряслись плечи.
Подошла к шкафу. Достала обувную коробку. С туфлями на шпильках, которые надевала лишь однажды. На вручение Августовской премии в концертном зале Бервардхаллен. Анние уломала. Она не хотела, сгорала от стыда и злости. Это было сразу после срыва.
Анние уговаривала:
– Тебе нужно общество. А его там не будет. Наши книги ни в одну номинацию не попали. Ты ведь знаешь его. Зачем платить кучу денег за то, чтобы смотреть, как награждают чужих авторов? Ты же знаешь его скупость.
