Прошла томительная минута, пока опасность осталась позади. Теперь можно действовать. Завернул за угол, вытащил листовку, коснулся стенки ведра и прилепил ее на стену.
«Переболев» страхом, Коля почувствовал азарт, его потянуло в людные места. Вышел на улицу III Интернационала, остановился возле базара. Сделал вид, что читает афишу, а сам приклеил три листовки у дверей магазина, с десяток сунул в подъезды жилых домов, а одну пришлепнул на доску объявлений у биржи труда.
Мимо листовок никто не проходил равнодушно. Напирая друг на друга, люди жадно вчитывались в печатные строки:
«Товарищи, не верьте фашистской брехне. Москва — наша, советская! Гитлеру ее никогда не взять! Мощь Красной Армии растет день ото дня. Скоро она покажет свою силищу, и у гитлеровских вояк зачешутся пятки.
Друзья! Уничтожайте фашистов, помогайте партизанам чем только можете. Пусть земля горит под ногами оккупантов.
Брянский горком партии».
Люди узнавали правду! А сказать им правду — это все равно что дать в руки винтовку. Так расценивал свою работу Коля. Ему очень хотелось, чтобы сейчас здесь появился сам Дмитрий Ефимович Кравцов и посмотрел на лица людей, собравшихся у листовок.
Появились два полицая. Толпа моментально рассыпалась. Полицаи, матерясь, принялись соскабливать листовки. Один удивленно присвистнул:
— Батюшки, клейстер-то совсем свежий!
Другой в сердцах пырнул штык в стену:
— Попадись только мне этот большевистский агитатор! Я его шкуру заместо листовки к забору пришпилю.
Коля, размахивая ведерком, с беспечным видом пошел к реке. Отмыл клейстер, набрал воды и, не спеша, отправился домой.
Так нехитро начинало жить Брянское подполье.
В группу «Старшого» — Виктора Новикова, бывшего студента лесного института, входили Коля Горелов, Виктор Аверьянов, Ольга Золотихина, Иван Никитин. Все они знали, какая участь ждет каждого, если попадутся. Но думать об этом не хотели, верили в счастливую звезду.
Яков Андреевич обмотал шею вязаным шерстяным шарфом, надел меховую душегрейку и объявил:
— Мне пора в карцер.
— Может, сегодня передадут что-нибудь радостное… — с надеждой вздохнула Анастасия Антоновна.
— И что тогда? — Яков Андреевич обнял худенькие плечи жены.
Она не ответила, только вытерла уголком платка глаза.
Степановы пересекли двор и зашли в сарай. Выгнав из стойла корову, Анастасия Антоновна разгребла навоз. Показалась дубовая западня с большим железным кольцом. Яков Андреевич приподнял западню и по заросшим мхом ступеням спустился в погреб. Зажег коптилку. Свет упал на наборные кассы со шрифтом. На табурете стоял старенький батарейный приемник. Яков Андреевич включил его и стал ждать. «Говорит Москва!.. — раздалось по всему погребу. — …Наши войска ведут ожесточенные бои с противником на Можайском и Малоярославецком направлениях». — Стены погреба сдвинулись, стало трудно дышать: «Можайск… Это почти Москва!..»
