Приехал в Плешаков сам командующий Донской армией генерал Сидорин и вручил Марье медаль на георгиевской ленте, да выдал ей и другим овдовевшим бабам по пятьсот рублей пособия за мужей. Марья и ее сестра пришли на площадь нарядные, в белых длинных платьях с оборками, в черных коклюшковых шарфах в знак траура. Деньги они тут же, на глазах у Сидорина и его свиты, сунули себе за пазуху, при общем хохоте собравшихся. Михаил тоже хотел пойти на площадь, посмотреть на генерала и на награждение, но отец не пустил: «Нечего глазеть на палачей!..»
— Самое ужасное, — нарушил молчание, повисшее в хате, доктор, обращаясь к подпоручику, — что они оба по-своему правы — и старик, и есаул. Но где же общая правда? Вот вы, Мамонтов, говорите — жиды. Что тут можно возразить? Как вспомню их газеты перед революцией и в Феврале — в дрожь кидает. И у большевиков они — в первых рядах. Однако же я видел в Киеве при Петлюре еврейский погром и стал больной. При мне, знаете, пороли шомполом еврея, он так кричал… Визжал по-звериному… А потом уже не кричал, только ухал как-то странно. Он в пальто был, и звук от ударов получался такой, словно ковер выколачивали. Пальто — в клочья. А потом ему попали по голове — и он затих… Только под головой стала растекаться лужа крови. Мучительное воспоминание! Может быть, это возмездие евреям за их грехи, но я бы предпочитал его не видеть. А теперь вот еще это…
— Я не знаю, существует ли вообще какая-то общая правда, — сказал подпоручик, раскуривая папиросу, — да и не мне о ней говорить, а лично для себя один закон на гражданской войне я вывел. Нам, артиллеристам, как вы знаете, редко приходится лично кого-то убивать, но любители расправляться с пленными и у нас находятся. И я заметил — такие долго не живут. Сначала думал — совпадение, а потом стал проверять. Оказалось — действует закон без сбоев, как часы! Убил человека, не угрожавшего тебе жизнью, ограбил кого-то, не будучи голодным, — и, пожалуйста, не завтра, так послезавтра жди костлявую с косой. Словно есть у человека какая-то защита, ангел за правым плечом, а сподличав, он этой защиты лишается. Так и наше дело, наверное: помогают нам небеса, пока мы не оскверняем себя злодеяниями. И, естественно, сам я лично жидов бить не буду — я же дворянин, и другим не советую. Но и говорить о них то, что я думаю, мне никто не запретит.
Скоро деникинцы ушли под приближающийся грохот канонады, а за ними потянулась половина плешаковцев. Шолоховы поклонились деду Дроздову и от греха подальше, оставив даже дом, который строили, пока они жили у Дроздовых, переехали вновь в Каргинскую.
