Алексей вновь принялся стрелять по продолжавшим преследовать их крокодилам. Река неожиданно замедлила свой ход, и лодка остановилась.
— Крокодилья заводь, — прошептал помертвелыми губами Роман.
— Что делать? Грести? — с ужасом, застывшим в глазах, спросил он у Вязигина.
— Одним веслом? И к тому же это опасно.
— Но ведь надо же что-то делать!
— Отстреливать! — отозвался Алексей и открыл огонь по гадам.
Но с берега в воду, точно ожившие коряги, поползли разбуженные и озлобленные шумом крокодилы. Роман навел пистолет на одного и выстрелил, тот взбрыкнул хвостом и, поджав короткие лапы, остался бревном лежать на берегу.
Не успел Уманцев возликовать, как лодку тряхнуло, небо перекосилось и пошло влево, вода застлала глаза, набралась в рот, уши. Роман отчаянно забил руками, чтобы удержаться на поверхности.
— Давай к берегу! — услышал он голос вынырнувшего из воды Алексея.
«К берегу!», словно собака, получившая команду, Роман поплыл в указанном ему направлении. Он слышал, как за ним бурлила вода, он чувствовал, что чудовищная пасть вот-вот схватит его за ногу. Подсознательно он уже ощущал эту дикую, лишающую сознания боль.
— Быстрей! — услышал он вновь голос Алексея и увидел его уже на берегу, отстреливающегося от крокодилов. Рептилии отступили. Тогда он открыл огонь по преследователям Романа.
До Уманцева донесся рев. По-видимому, выстрелы достигли своей цели.
Отплевываясь, согнувшись пополам, Роман вышел на берег.
— Куда теперь?
— Пойдем вдоль реки. Дальше будет сильное течение, крокодилы его не любят.
Действительно, примерно через час ходьбы, страх гнал их вперед, до них донесся шум падающей воды.
— Можно отдохнуть, — сказал Вязигин.
Они растянулись на мокрой земле.
— Возьмите, — протянул Алексей Роману фляжку с виски.
Роману показалось, что никогда в жизни он ничего вкуснее не пил. И лишь удивлялся, отчего раньше ему не нравился виски. Неожиданно Роман всхлипнул и залился смехом. Сначала он хохотал, потому что ему было смешно. Наверное от радости, что остался жив. Но потом, когда он захотел остановиться, смех как будто задумал разорвать его. Уманцев корчился, лежа на берегу, сжимал руками голову, иступлено колотил кулаками по земле. Только боль от хлестких ударов по щекам смогла прекратить истерику.
— Слабые у вас, советских, нервишки, — донесся до него, как сквозь густой туман, голос Алексея.
Роман с трудом сел. Обвел глазами вокруг себя. Все шаталось и плыло. Его била сильная дрожь.
