Образу женщины, психологии женской души в романтическом искусстве, как известно, всегда отводилась особая роль. В.В. Ванслов отмечает эту особенность, подчеркивая, что интенсивная душевная жизнь, углубление во внутренний мир, эмоциональное богатство, душевная чуткость и тонкость женских образов в романтическом искусстве выступают как воплощение идеала [4, 142].
Эдгар Аллан По, воспевая «вечно женственное начало» в своем поэтическом творчестве и уделяя ему немалое внимание в новеллистике, продолжает европейскую романтическую традицию. Его рассуждения об идеальном образе, который всегда вдохновлял бы художника, обращены к образу женщины, красота которой в блеске глаз, в их фиалковом цвете, в мелодии голоса, в самоотверженном служении и бесконечном милосердии. Почти мистические женщины, образы которых поэт создает в своих произведениях, лишены способности к жизни. Скользящие тени с мелодическим голосом, нежными тонкими руками, они нередко щедро интеллектуально одарены (как Лигейя). Любовь героя к такой женщине лишена всякой чувственности.
Полагая красоту предметом искусства, По считал, что совершенное ее постижение происходит через музыку и поэзию, при этом о красоте истинной приходится скорбеть, так как она овеяна всегда нестерпимой печалью: «Красота, какого бы то ни было рода, в высшем ее развитии неизменно возбуждает впечатлительную душу до слез. Печаль является, таким образом, наиболее законным из всех поэтических настроений» [3, 583]. Красота, в понимании По, слишком хрупка для этого несовершенного мира. Существование ее зыбко и кратковременно. Здесь она неизбежно должна погибнуть, но совсем исчезнуть она не может. Поэт говорит о существовании красоты за пределами земного опыта. Он называет такую красоту Высшей Красотой и понимает ее как приближение к Высшей Истине, к Богу. Это как «стремление ночной бабочки к звезде… Это не простое восприятие Красоты, но безумное стремление достичь красоты, что выше нас» [2, 838]. И только душа поэта, бесконечно и глубоко страдающая, находящаяся в напряженном и бесконечном отчаянии от осознания невозможности обрести гармонию в мире земном, все-таки будет всегда стремиться к мирам запредельным. В свое время Бальмонт подчеркивал неземной облик образов творчества Эдгара Аллана По: «Его ландшафты изменены, как в сновидениях, где те же предметы кажутся другими. Его водовороты затягивают в себя и в то же время заставляют думать о Боге, будучи пронизаны до самой глубины призрачным блеском месяца. Его женщины должны умирать преждевременно, и их лица окружены тем золотым сиянием, которое неотлучно соединено с лицами святых» [2, 911–912].
