— Я на шестом месяце. — Георгина твердо выдержала его взгляд, сама удивляясь и поражаясь собственному спокойствию. — И… — Какое-то молниеносно возникшее, глубоко инстинктивное чувство подсказало ей не говорить, не рассказывать Александру больше того, что было абсолютно необходимо. — Я не хочу говорить, кто его отец.
— Вот как? Но кто бы он ни был, сделай милость, объясни мне, почему он не женился на тебе и почему не оказывает тебе никакой материальной поддержки?
— Потому что, — осторожно ответила Георгина, — мы не хотим вступать в брак. Мы не подходим друг другу, наш брак не был бы удачен.
— Ну что ж. По-видимому, я должен быть благодарен хотя бы за это. Так, значит, вместо брака ты собираешься растить незаконнорожденного ребенка, ребенка без отца, и все это только потому, что ты вдруг решила, что ошиблась. Я полагаю, он, кто бы он ни был, знает об этом ребенке?
— Нет, не знает. Я… я решила, что лучше ему не говорить. Я решила, что будет лучше, если я с самого начала буду самостоятельна.
— Должен сказать, Георгина, что, на мой взгляд, у тебя в голове не мысли, а какая-то полнейшая каша. И на что же ты собираешься содержать этого ребенка? Где ты намерена его растить и воспитывать?
— Ну… — Она смотрела на него и чувствовала, что ей становится по-настоящему страшно. — Я думала, здесь. Это же мой дом, и Няня могла бы…
Этого говорить не следовало. Александр резко повысил голос:
— Няня! Надеюсь, Няня об этом ничего еще не знает? Потому что если она знала и молчала, если она…
— Нет, — поспешно проговорила Георгина. — Она абсолютно ничего не знает. Я просто думала, что… ну, раз она здесь и есть еще и детские комнаты… ну, я думала, что ты мог бы согласиться.
— Георгина, я не согласен. Я никогда не соглашусь с бредовыми идеями насчет того, что ты могла бы растить своего ребенка тут, в Хартесте. Я просто не понимаю, как могла прийти тебе в голову подобная мысль. Можешь осуществлять этот свой сумасбродный план, если тебе так хочется: я понимаю, что сейчас уже поздно и помешать этому никак нельзя. Но здесь ты этого делать не будешь и никакой помощи от меня не получишь. Я не хочу видеть в Хартесте ни тебя, ни твоего ребенка. Никого. Понимаешь? Никого.
— Да, — ответила Георгина, — понимаю. Не волнуйся, папа, ни меня, ни ребенка здесь не будет. Мы уедем прямо сейчас. Меня удивляет твое желание, но я уеду.
— Да, мое желание именно таково, — проговорил Александр. — Я поражаюсь тебе, Георгина, поражаюсь тому, что ты способна так глупо и аморально себя вести и что ты можешь быть настолько бесчувственна, чтобы ожидать, будто я с радостью приму здесь тебя и твоего ребенка. Ты мне не дочь.
